Дочь Стива Джобса написала книгу о сложных отношениях с отцом

09 августа 2018 Все новости
Дочь Стива Джобса написала книгу о сложных отношениях с отцом
Главы из книги «Мелочь» Лизы Бреннан-Джобс были напечатаны в журнале Vanity Fair. ReadRate публикует перевод обнародованных отрывков.

Стиву Джобсу и Крисанн Бреннан было по 23 года, когда родилась их дочь Лиза Бреннан-Джобс. 4 сентября в свет выходит её книга «Мелочь» (Small Fry), посвящённая отцу. Судя по главам, опубликованным в Vanity Fair, Джобс был кем угодно, но только не хорошим папой.


Лиза Бреннан-Джобс вспоминает о том, как гордилась отцом и одновременно страдала из-за его холодности и отстранённости. Перед вами перевод глав, которые автор передала журналистам.

За три месяца до смерти отца я начала воровать вещи из его дома. Слонялась по нему босиком и распихивала вещи по карманам. Я взяла румяна, зубную пасту, две надбитые мыльницы цвета морской волны, бутылочку лака для ногтей, пару поношенных балеток из лакированной кожи и четыре линялые белые наволочки цвета старых зубов.

После каждой кражи мне становилось легче. Я обещала себе, что это в последний раз. Но вскоре желание взять ещё что-то снова возникало – как жажда.

Я на цыпочках вошла в комнату отца, осторожно перешагнув скрипучую половицу у входа. Эта комната была его кабинетом, когда он ещё мог подниматься по лестнице, но сейчас он здесь спал.

Отец полусидел в кровати, одетый в шорты. Его ноги были голыми и тонкими, как руки, и согнутыми, как у кузнечика.

– Привет, Лиз, – сказал он.

Рядом стоял Сегью Ринпоче. В последнее время, когда я приходила навестить отца, он всегда оказывался рядом. Невысокий бразилец с искристыми карими глазами, Ринпоче был буддистским монахом со скрипучим голосом, его круглый животик прикрыт коричневыми одеждами. Мы обращались к нему согласно его титулу. Рядом с нами чёрная холщовая сумка с жужжащим мотром и насосом, трубка от неё исчезает где-то среди простыней отца.

– Хорошо было бы коснуться его ног, – сказал Ринпоче, обхватывая руками ступню моего отца, лежащую на кровати. – Вот так.

Я не знаю, кому нужно было это прикосновение – мне, отцу или нам обоим.

– Хорошо, – сказала я, – и взяла другую его стопу в толстом носке. Было странно смотреть на лицо отца, потому что когда он вздрагивал от боли или злости, это выглядело так же, как когда он начинал улыбаться.

– Это приятно, – сказал отец, прикрывая глаза. Я взглянула на комод рядом с ним и на полки на другом конце комнаты, прикидывая, что бы стянуть, хотя знала, что не посмею украсть что-то прямо у него из-под носа.

Пока он спал, я бродила по дому, сама не зная, что ищу. В доме стояла тишина, звуки приглушены. Терракотовый пол холодил ноги кроме тех мест, где солнце нагрело его до температуры кожи.

В шкафу санузла рядом с кухней, где раньше лежала потрёпанная Бхагавад-гита, я нашла бутылочку дорогой розовой туалетной воды. Закрыв дверь и не включая свет, сидя на унитазе, я распылила её в воздухе и закрыла глаза. Мелкие капельки опускались вокруг меня, прохладные и святые, как в лесу или старом каменном храме.

Потом я всё верну. Но сейчас, избегая домработницы, брата, сестёр и мачехи, я кружила по дому, стараясь, чтобы меня не поймали на краже вещей или не унизили тем, что не узнают меня и даже не ответят на моё приветствие. Обрызгивая себя в темноте ванной комнаты, я чувствовала, будто сама исчезаю: в каплях падающего тумана духов мне казалось, что у меня снова есть цель – постараться увидеть больного отца в его комнате, начинающего чувствовать себя неприятным бременем.

Последний год я приезжала на выходные почти каждый месяц или около того.

Я отказалась от попыток великого примирения, как в кино, но всё равно приезжала.

Прежде чем попрощаться, я зашла в ванную, чтобы ещё раз побрызгать туалетной водой. Спрей был натуральным, а это значит, что через несколько минут резкий запах роз сменялся затхлым смрадом и зловонием, хотя тогда я этого не заметила.

Когда вернулась в комнату, он пытался встать. Я наблюдала, как он берёт обе ноги в одну руку, поворачивает себя на девяносто градусов, опираясь об изголовье другой рукой, а затем с помощью обеих рук опускает ноги на пол. Когда мы обнимались, я почувствовала его позвонки и рёбра. Он него шёл затхлый запах пота и лекарств.

– Я скоро вернусь, – сказала я.

Мы разжали объятия, и я повернулась, чтобы уйти.

– Лиз?

– Да?

– От тебя несёт туалетом.

Весной 1978 года, когда моим родителям было по двадцать три, мать родила меня на ферме их общего друга Роберта в Орегоне, роды принимали две акушерки. Весь процесс занял три часа – от начала до конца. Отец появился через несколько дней. «Это не мой ребёнок», – твердил он всем и каждому на ферме, но всё-таки явился посмотреть на меня. У меня были чёрные волосы и большой нос, Роберт сказал: «Да она вылитая ты!»

Родители отправились со мной в поле, пристроили на плед и листали книгу с именами. Отец хотел назвать меня Клэр. Они перебрали ещё несколько имён, но никак не могли прийти к согласию. Они не хотели что-то короткое, производное от более длинного имени.

– Может быть, Лиза? – наконец спросила мать.

– Да, годится, – счастливо ответил он.

И на следующей день уехал.

– Разве Лиза – это не сокращение от Элизабет? – спрашивала я маму.

– Нет. Мы проверили, это самостоятельное имя.

– А почему ты позволила ему выбирать мне имя, хотя он не признавал себя моим отцом?

– Потому что он был твоим отцом, – ответила она.

Пока мать была беременна, отец начал работу над компьютером, который потом получил название Lisa. Это был предшественник Macintosh, первый массовый компьютер с мышью – мышью размером с кусок сыра. Но он оказался слишком дорогим, это был коммерческий провал; отец начал работу над ним в команде, но потом работал против неё – соревнуясь с ней и создавая Mac с новой командой. Компьютеры Lisa были сняты с производства, 3000 непроданных машин позже были захоронены на полигоне в Логане, что в штате Юта.

Пока мне не исполнилось два, мать жила на пособие и подрабатывала уборщицей и официанткой. Отец не помогал. Она отыскала уголок дневного пребывания для детей при церкви, которой покровительствовала жена министра. Несколько месяцев мы жили в комнате, которую мать нашла по объявлению для женщин, которые хотят отдать детей на усыновление.

В 1980 году окружной прокурор округа Сан-Матео, Калифорния, подал в суд на моего отца из-за неуплаты алиментов. Тот отрицал отцовство, клянясь в суде, что бесплоден, и называл моим отцом другого человека. Мне пришлось пройти ДНК-тест, тогда они только появились. Пришли результаты: шансы на то, что я именно его дочь – 94,4%, максимально возможный показатель при тех технологиях. Суд потребовал, чтобы отец заплатил алименты за всё прошедшее время и платил их впредь – $385 в месяц. Он увеличил эту сумму до $500 и оплатил мне медицинскую страховку до 18 лет. Процесс был завершен 8 декабря 1980 года, юристы отца настаивали на скорейшем закрытии дела. Через четыре дня Apple стала публичной компанией и в одночасье у моего отца появилось состояние в 200 миллионов долларов.

Но перед этим, сразу после закрытия дела, он пришёл навестить меня в наш дом в Менло-Парк, где мы снимали квартиру-студию. Это был первый раз, когда я его увидела с тех пор, как была младенцем в Орегоне.

– Ты знаешь, кто я? – спросил он и откинул волосы с глаз.

Мне было три года. Я не знала.

– Я твой отец. («Как будто он был Дартом Вейдером», – подметила мама позже, рассказывая мне эту историю.)

– Я один из самых важных людей, с которыми ты когда-либо познакомишься, – сказал он.

К моим семи годам мы с матерью переехали 13 раз. Снимали жильё неофициально, жили то в меблированной спальне друга, то кто-то пересдавал нам своё временное жильё.

Отец стал время от времени заходить в гости. Прмерно раз в месяц мы все втроем катались на роликах по окрестностям. Звук мотора его автомобиля раздавался на нашей подъездной дорожке, эхом отражаясь от дома и деревянного забора, воздух наполнялся предвкушением. Он был за рулём чёрного Porshe с откидным верхом. Когда тот тормозил, гул превращался в завывание, а затем стихал, от чего тишина казалась ещё более тихой, а пение птиц – более звонким.

Я ждала его приезда, пытаясь угадать, когда же это случится, думала об отце после каждой встречи, но в его присутствии, в течение часа или около того, пока мы были вместе, повисала странная пустота – похожая на ту, что возникала в воздухе, когда он выключал мотор. Он был не очень разговорчив. Лишь долгие паузы и жужжание роликов по тротуару.

Мы катались по окрестным улицам. Ветви деревьев рисовали узорчатую тень. Фуксия свисала с кустов во дворах, тычинки под колокольчиками лепестков – как женщины в бальных платьях с фиолетовыми туфельками. У мамы и отца были одинаковые ролики – из бежевого нубука, с красными линиями, пересекающимися над двумя рядами металлических колесиков. Когда мы проезжали мимо кустов в чужих дворах, он срывал листья и бросал их кусочки, пока мы катались, оставляя дорожку из обрывков позади нас, как Гензель и Гретель. Несколько раз я ощущала его взгляд на себе; едва я поднимала глаза, отец отворачивался.

Когда он уходил, мы о нём говорили.

– Почему его джинсы все в дырах? – спросила я маму. Он мог бы их зашить. Я знала, что у него должны быть миллионы долларов. Мы говорили не просто «миллионер», а «мультимиллионер», когда беседовали о нём, потому что это было точно и потому что знание подобных деталей словно делало нас причастными.

Мама говорила, что мой отец шепелявит: «Это как-то связано с его зубами. Они смыкались идеально ровно, и за все эти годы стерлись и надкололись в местах соприкосновения, поэтому теперь верхние и нижние зубы сходятся без пробелов между ними. Это похоже на зигзаг или на молнию».

«И у него эти странные плоские ладони», – говорила она.

Я приписывала мистические свойства его зубам, сходящимся как молния, его рваным джинсам, его плоским ладоням, как будто это были не только отличия от других отцов, но и отличия, которые делали его лучшим. Теперь он был в моей жизни, пусть лишь раз в месяц, но выходит, я ждала не напрасно. Мне повезло больше, чем детям, у которых отцы всё время рядом.

– Я слышала, что если он его поцарапает, то покупает новый, – так моя мама говорила своему парню Рону.

– Что новый? – спросила я.

– Porsche.

– Разве он не может просто закрасить царапину?

– С автомобильной краской так не получится, – сказал мне Рон, – ты не можешь просто закрасить чёрный чёрным; оттенки не совпадут. Есть тысячи разных чёрных цветов. Они должны перекрасить всю машину.

В следующий раз, когда отец появился, я задумалась, приехал ли он на том же автомобиле, что в прошлый раз, или на новом, точно таком же?

– У меня есть секрет, – сказала я новым друзьям в школе. Прошептала так, чтобы они увидели: я неохотно упоминаю об этом. Чувствовала, что нужно сделать вид, будто не придаю этому значения. – Мой отец – Стив Джобс.

– Кто это? – спросили они.

– Он знаменит, – сказала я, – он изобрёл персональный компьютер. Он живёт в особняке и ездит на кабриолете Porsche. Он покупает новый каждый раз, когда его царапает.

Эта история была как нереальный фильм, особенно в таком изложении, даже для моих собственных ушей. Мы мало времени проводили вместе – только несколько визитов и катание на роликах. У меня не было одежды или велосипеда, какие могли бы быть у ребёнка такого отца.

– Он даже назвал компьютер в честь меня, – сказала я.

– Какой компьютер? – спросила девочка.

– Lisa, – ответила я.

– Компьютер, который называется Lisa? – спросила она. – Никогда о таком не слышала.

– Он опережал своё время, – я говорила словами своей матери, хотя не вполне верила, что это на самом деле так. Я заговорила об отце, когда поняла, что мне это необходимо. Сдерживалась сколько могла, и наконец эти слова вырвались. Я не чувствовала себя ущемлённой по сравнению с друзьями, у которых были отцы, но ощущала, что во мне скрыта другая, волшебная личность, необычная, рвущаяся на волю – даже возникало покалывание в кончиках пальцев. Поэтому и сказала.

Однажды днём ​​отец привёз компьютер Macintosh. Он вытащил коробку с заднего сиденья, отнёс её в мою комнату и поставил на пол. «Давай посмотрим! – сказал он. – Как мы это откроем?» Как будто он не знал. Я даже засомневалась, что он был изобретателем. Отец вытащил компьютер из коробки за верхнюю ручку и поставил на пол рядом с розеткой.

– Думаю, включается так, – он неуверенно держал шнур, будто что-то незнакомое.

Отец сидел на полу, скрестив ноги; я пристроилась рядом с ним на коленях. Он искал кнопку включения, нашёл, и машина ожила. В центре появилась картинка с изображением точно такого же компьютера, что стоял перед нами, только с улыбочкой. Он показал мне, как рисовать и сохранять рисунки на рабочем столе. Мы сохранили один, и отец ушёл.

Он не упоминал другой компьютер, Lisa. Я беспокоилась, что отец на самом деле назвал компьютер не в мою честь, что я ошиблась в своих предположениях.

Я долго надеялась, что если сыграю свою роль, отец подыграет. Я буду любимой дочерью, он – снисходительным родителем. Решила, что если буду действовать как другие дочери, он присоединится к игре. Мы оба притворились бы и заставили иллюзию стать реальностью. Если бы я видела его таким, какой он есть на самом деле, если бы отважилась признаться себе в том, что вижу, то догадалась бы, что он никогда на это не пойдёт: игра и притворство вызывали у него отвращение.

В том году я несколько раз ночевала в доме отца по средам, пока мать ездила на пары в колледж Сан-Франциско. В те вечера мы обедали, сидели в джакузи с подогревом на улице и смотрели старые фильмы. В машине по дороге к его дому он молчал.

– Можно он станет моим, когда тебе будет уже не нужен? – спросила я однажды вечером, когда мы взяли влево на склоне и притёрлись к белым столбикам, выстроившимся вдоль узкой ухабистой дороги, ведущей к его воротам. Я давно об этом думала, но только теперь набралась храбрости, чтобы спросить.

– Что станет твоим? – спросил он.

– Этот автомобиль. Твой Porsche, – мне было интересно, куда он девает ненужные. Я представляла их себе как блестящую чёрную линию в конце его земельного участка.

– Исключено, – ответил он таким кислым, неприятным тоном, что я тут же поняла, какую совершила ошибку. Похоже, история про царапины – всего лишь миф, он не покупает новую машину каждый раз, – догадалась я. К тому времени уже знала, что он не особенно щедр в оношении денег, еды и слов; Porsche казался единственным славным исключением.

Мне хотелось забрать свои слова обратно. Мы подъехали к дому, он заглушил мотор. Прежде чем я вышла из машины, он повернулся ко мне:

– Ты ничего не получишь, – сказал он. – Поняла? Ничего.

Имел ли он ввиду только машину, или что-то другое, большее? Не знаю. Его голос ранил, отозвался острой болью в груди.

Свет в машине был холодным. Когда отец запер автомобиль, на крыше дома вспыхнул белый свет. Вокруг нас – темнота. Я совершила ужасную ошибку, и он отстранился.

Мысль о том, что отец назвал неудачный компьютер в мою честь, сплелась в сознании с моим представлением о себе, хотя он этого и не подтвердил. Я пользовалась этой историей для поддержки, когда чувствовала себя пустым местом рядом с ним. Меня не интересовали компьютеры – они были сделаны из неподвижных металлических деталей и чипов со сверкающими линиями, заключённых в пластиковые корпуса, – но мне нравилось думать, что это связывает меня с ним. Это значило, что я избранная и мне отведено определённое место, несмотря на то, что он был холоден или отсутствовал. Это значило, что у меня есть связь с землёй и машинами. Отец был знаменит, ездил на Porsche. Если Lisa была названа в честь меня, я – часть всего этого.

Теперь я вижу, что у нас были противоположные цели. Для него я была тёмным пятном на прошлом, портившим его легенду о блестящем восхождении, наша история не соответствовала его представлению о себе – великом и добродетельном. Моё существование разрушало этот образ. Для меня всё было ровно наоборот: чем ближе я становилась к нему, тем меньше стыдилась, он был частью огромного мира и вытаскивал меня к свету.

Возможно, дело лишь во взаимном непонимании, ошибке: он просто забыл упомянуть, что компьютер был назван в мою честь. Меня потрясывало от потребности однажды выяснить это, словно человека, заявившегося на вчеринку-сюрприз – включить свет и выкрикнуть то, что распирает изнутри.

– Помнишь тот компьютер, Lisa? Он был назван в честь меня? – спросила я много лет спустя, когда уже училась в старших классах и жила у родителей по очереди. Я старалась, чтобы это выглядело как простое любопытство – не больше.

Если бы он дал мне хотя бы это!

– Нет, – его голос прозвучал резко, пренебрежительно. Как будто я напрашивалась на комплимент. – Извини, детка.

Когда мне исполнилось двадцать семь, отец пригласил меня присоединиться к нему в круизе на яхте по Средиземному морю. Он отправлялся туда с моей мачехой, их детьми и няней. Обычно отец не звал меня с собой в отпуск. Я отправилась на долгий уик-энд.

У побережья на юге Франции он сказал, что мы собираемся остановиться в Приморских Альпах, чтобы пообедать с другом. Отец не пояснил, что это был за друг. Мы приплыли на лодке в доки, где нас забрал фургон и отвез на обед на вилле в Эзе.

Оказалось, это вилла Боно. Он встретил нас в джинсах, футболке и тех же солнцезащитных очках, которые я видела на нём на фотографиях и обложках альбомов. Боно энергично устроил нам тур по дому, как будто не мог поверить, что дом его. Окна выходили на Средиземное море, а комнаты были забиты детскими вещами. В пустой, наполненной светом восьмиугольной комнате, по его словам, когда-то спал Ганди.

Мы пообедали на большом крытом балконе с видом на море. Боно спросил моего отца о начале Apple. Был ли в команде кураж? Ощущали ли они, что делают нечто великое и изменят мир? Отец ответил, что он действительно чувствовал это, когда они создавали Macintosh, и Боно сказал, что он и его группа ощущали то же самое. Просто невероятно, что люди, занимающиеся такими разными вещами, переживают одно и то же. Затем Боно спросил:

– Значит, компьютер Lisa был назван в её честь?

Повисла пауза. Я напряглась в ожидании ответа. Отец колебался, долго смотрел в свою тарелку.

– Да, в честь неё, – наконец ответил он.

Я всматривалась в лицо отца. Что изменилось? Почему он признал это сейчас, после стольких лет? Конечно, компьютер был назван в честь меня, подумала я тогда. Теперь его ложь казалась нелепой. Я почувствовала, как новые силы наполняют меня.

– Он впервые ответил «да», – сказала я Боно. – Спасибо, что спросили. Как будто известные люди могут открывать свои секреты только таким же знаменитостям.

На фото:

Лиза Бреннан-Джобс на коленях отца в Пало-Альто, где она жила с матерью, 1987. Фото Grove Atlantic

Лиза Бреннан-Джобс. Фото Wikimedia Commons

Лиза с матерью в Калифорнии, 1981. Фото Grove Atlantic

Лиза в отцом на третий день её жизни, 1978. Фото Grove Atlantic

Лиза с отцом. Фото dailymail.co.uk

Лиза в своём доме в Бруклине. Фото Jody Rogac

Обложка книги «Мелочь» Лизы Бреннан-Джобс. Фото из твиттера автора

Музыкант Боно и Стив Джобс. Фото gawker.com

 

Комментарии

Чтобы добавить комментарий, вы должны .