Чёрный обелиск

– А хорошенькая, – говорит Рене со знанием дела. – И смотрите, как держится. У нее правильная походка, для женщины это главное. Зад не выпячен, а втянут. Акробаты это умеют.
– Я уже это слышал, – отвечаю я, – от знатока женщин и гранита. А как нужно правильно ходить?
– У вас должно быть такое чувство, что вы зажали ягодицами монету в пять марок – а потом об этом забыли.
Я пытаюсь представить себе подобное ощущение. Но не могу: слишком уж давно я не видел монеты в пять марок, однако я знаю женщину, которая может таким способом вырвать из стены железный гвоздь средней величины.

То, чего не можешь заполучить, всегда кажется лучше того, что имеешь. В этом и состоит романтика и идиотизм человеческой жизни. Ваше здоровье, Ризенфельд.

— Да?
— Конечно. Где ложь и где правда, знает только Бог. Но если он Бог, то не может существовать ни лжи, ни правды. Тогда все — Бог. Лживым было бы только то, что вне его. Если же существовало бы что-нибудь вне его или противоположное ему, он был бы только ограниченным богом. А ограниченный бог — не Бог. Значит, или все правда, или Бога нет. Видишь, как просто.

— Ах, Рудольф, — говорит Изабелла, и голос ее вдруг становится глубоким и мягким. — Ни в чем нет лжи.

Но, видно, так уж повелось на свете: когда мы действительно что-то начнем понимать, мы уже слишком стары, чтобы приложить это к жизни, так оно и идет — волна за волной, поколение за поколением, и ни одно не в состоянии хоть чему-нибудь научиться у другого.