Что касается музыки, то она как раз все во мне всегда обостряла, давала мне почувствовать себя равным Богу, готовым метать громы и молнии, терзая kis и vekov, рыдающих в моей – ха-ха-ха – безраздельной власти.

«Но легко ли узнать, какие звёзды уже мертвы? — подумала она, глядя в ночное небо. — Кто выдюжит, узнав, что все они мертвы?»

Колин не переставал ужасаться моральной деградации общества. Чтобы оградить себя от очередного шока, он постоянно готовился к худшему — рисовал кошмарные картины безнравственности и предательства, а не ждал, пока истина бомбой взорвёт его наивные заблуждения.

Как хорошо, когда тебя обнимают. Ну почему отношения нельзя ограничить простыми, бессловесными утешительными жестами?

Какой это ужас, думала Тесса, вспоминая малыша Пупса, что крошечные призраки наших живых детей навсегда остаются у нас в сердце; им не дано знать, а если бы узнали, то не обрадовались бы неотступной скорби, сопровождавшей их взросление.

Как-то во время индивидуальной беседы она втолковывала одной ученице, что внешность не имеет значения — куда важнее твоя личность. «Какую только чушь не приходится вдалбливать в детские головы», — думала Тесса, листая журнал.

«Ты должен принять реальность других людей. Тебе кажется, что реальность — это предмет для переговоров, что она будет для нас такой, как ты скажешь. Ты должен принять, что мы столь же реальны, как и ты; ты должен принять, что ты не Господь Бог».

…Я не хочу «верующих», я полагаю, я слишком злобен, чтобы верить в самого себя… Я ужасно боюсь, чтобы меня не объявили когда-нибудь святым… Я не хочу быть святым, скорее шутом… Может быть, я и есмь шут…

Самое сложное, самое достойное — это оставаться собой, даже если ты жесток и опасен, в особенности если ты жесток и опасен. Для того чтобы не подавлять в себе животное, тоже требуется храбрость.