«Не позволяй душе лениться!»

Проходит время, и ты видишь, что между теми же людьми вновь возникают после долгого перерыва (как в политике – бывшие кабинеты министров, как в театре – забытые пьесы) былые дружеские отношения, и завязываются они к обоюдному удовольствию. Через десять лет один уже не испытывает слишком пылкого чувства, а другой не страдает от слишком требовательного деспотиз­ма, проявлявшегося у первого. Остается только согласие.

Продолжитель­ность наших привязанностей на протяжении нашей жизни не одинакова.

Люди охотно пренебрегают целью, которой им не удалось достичь, или же целью, которая достигнута.

красота может заключаться и в драгоценных и в простых предметах

«Как трудно в жизни постичь правду!»

Только эти послед­ние действительно заставляют нас бояться за наше наслаж­дение и вызывают у нас желание заслужить их уважение.

Люди лгут всю жизнь, лгут даже, лгут в особенности, а быть может, только тем, кто их любит.

Люди лгут, чтобы оградить свое наслаждение, свою честь если молва о получаемом нами наслаждении ее задевает.

Ложь – основ­ная черта человека. По всей вероятности, она играет такую же большую роль, как стремление к наслаждению, и – замечу кстати – именно этим стремлением порождена.

Бывает так, что даже когда дурные вести должны бы нас опечалить, несча­стье, – из-за того, что мы отвлекаемся, оттого что разговор идет своим мирным ходом, – пролетает перед нами без остановки, и мы, обдумывая ответы на многое множе­ство вопросов, мы, измененные, превращенные, желая по­нравиться присутствующим, в кого-нибудь другого, защи­щенные на несколько мгновений в этой новой фазе от привязанностей, от страданий, от которых мы отрешились, чтобы войти в эту фазу, мы их вновь обретем, как только исчезнет непродолжительное очарование.

люди в высшей степени рассеянные часто обращают особое внима­ние на оброненные нами слова, которым мы-то не придаем значения, но которые сильно задевают их любопытство.)

наша любовь к людям ослабевает не потому, что мертвы они, а потому, что умираем мы.

наша болтливая старость, кокетливая и меланхоличная.

жизнь – это постоянное обновление клеток.

Воспоминания покидают нас, любовь не вечна, жизнь – это постоянное обновление клеток. Но, смену воспоминаний все же задерживает внимание – оно приостанавливает, оно закрепляет то, чему суждено изле­читься. Печаль, как и желание обладания женщиной, усиливается, чем больше об этом думаешь; чтобы сохранить целомудрие или чтобы развеять печаль, нужно чем-нибудь заняться.

наши душевные движения не всегда соответствуют здравому смыслу.

преувеличение – это вообще свойство женщин, тогда как мужчины преувеличивают в другой области,

Это извечное заблуждение, которое и есть жизнь, снабжает многообразием своих форм не мир видимый и не мир слы­шимый, а мир социальный, мир чувственный, мир истори­ческий и т д.

Мы уве­рены, что представляем себе вещи такими, каковы они есть, имена – так, как они написаны, людей – какими их показывает фотография и раскрывает психология, меж­ду тем и фотография и психология показывают их нам в застывшем виде.

Иные философы утверждают, что внешнего мира нет и что наша жизнь – в нас самих. Так или иначе, любовь, когда она еще только зарождается, поражает тем, как мало значит реальность.

любовь, с которой связаны различные эпизоды, посещение музеев, концертов, с которой связана целая сложная жизнь с перепиской, беседами, флиртом, предваряющим любовь, чисто дружеские отношения потом, располагает большими средствами, чем любовь к женщине, умеющей только от­даваться, подобно тому, как у оркестра больше возможно­стей, чем у фортепьяно.

Альбертину можно бы­ло сравнить с долго любимыми женщинами, которые, чув­ствуя, что пыл их возлюбленных ослабевает, сохраняют свою власть, довольствуясь ролью посредниц,

Мы обладаем вещами лишь мысленно, мы не обла­даем картиной, хотя она висит у нас в столовой, раз не умеем ее понять, как не обладаем страной, где мы живем, но даже еще не видели ее.

Желание об­ладает огромной силой, оно рождает веру.

Каково бы ни было наше социальное поло­жение, каковы бы ни были доводы благоразумия, господ­ствовать над другим человеком нам не дано.

Чтобы понять, что ты влюблен, хотя бы даже угадать, влюблен ли ты, необходим день разлуки.

наше прошлое, наши физические не­достатки определяют наше будущее.

надежда опережает желание, сожаление – усилитель желания.

в современных войнах артиллерийская подготов­ка и изумительная дальнобойность орудий только отда­ляют мгновение, когда человек бросается на человека и когда побеждает человек, у которого сердце работает лучше.

в обмен на то, что рисует нам наше воображение и что мы с таким трудом сами пытаемся обнаружить, жизнь дает нам нечто такое, от чего было далеко наше воображение. Кто бы мне сказал в Комбре,

Дело в том, что и доверие, и беседа – это производное. Вполне они удовлет­воряют нас сами по себе или не вполне – это не имеет существенного значения, если их не озаряет любовь, а бо­жественна только она одна.

У физического желания есть два чудесных свойства: оно отдает должное уму, и оно зиждется на прочных основах нравственности.

женщина нам необходима, если она обогащает нашу жизнь счастьем или мукой, ибо нет такой женщины, обладание которой было бы нам дороже обладания истинами, которые она открывает, причиняя нам боль.

безграничная любовь или ее эгоизм приводят к тому, что с людьми, которых мы любим, с людьми, ин­теллектуальный и моральный уровень которых мы меньше всего способны определить, мы все чаще и чаще соприка­саемся по мере того, как растут наши желания и опасения, мы не отделяем их от нас, и в конце концов они становятся для нас лишь огромным и плохо видным вместилищем для наших нежных чувств.

Не одно только искусство способно сообщать очарование и таинственность предметам самым незначи­тельным; власть ставить их от нас в самую тесную зави­симость возложена и на страдание.

из многолетней слабости порой рождается вспышка энергии.

Изменения в атмосфере производят изменения в чело­веке, пробуждают забытое «я», вступают в борьбу с успокоительностью привычки, придают яркость тем или иным воспоминаниям, усиливают страдания.

для ревности не существует ни прошлого, ни будущего, а то, что ревность воображает, всегда является Настоящим.

Человека ценят пото­му, что у него есть, а есть у него только то, чем он реально обладает в данный момент, и столько наших воспоминаний, наших настроений, наших мыслей отправляется в дальнее странствие, такое дальнее, что мы в конце концов теряем их из виду! Тогда мы уже больше не можем выстроить их в один ряд со всем нашим существом. Но у них есть тайные тропы, по которым они к нам возвращаются.

разве изменчивость моего душевного состояния, меняющееся вли­яние моих взглядов не уменьшили в какой-то день зри­мость моей любви, разве однажды не усилили они ее до бесконечности, приукрасив все вплоть до улыбки, а в дру­гой день вспенив до размеров бури?

Пусть болезнь, дуэль, понесшая лошадь заставят нас посмотреть смерти в лицо – мы все-таки будем вволю наслаждаться жизнью, любострастием, неизведанными странами, которых мы оказались бы вдруг лишены. А стоит опасности миновать – и мы возвраща­емся к прежней скудной жизни, лишенной всех этих на­слаждений.

Несомненно, большая слабость живого существа – являть собою простой набор мгновений, но в то же время и огром­ная сила; такой набор освобождает от груза памяти, вос­поминание о мгновении не осведомлено обо всем, что про­изошло с тех пор; мгновение, отмеченное памятью, еще длится, еще живет, а вместе с мгновением живет и суще­ство, которое на нем запечатлелось.

сила, делающая гораздо больше витков в секунду вокруг зем­ли, – не электрический ток, а душевная боль.

при частых встречах мое чувство ослабевает, а разлука воспламеняет его;

На протяжении всей нашей жизни наш эгоцент­ризм все время видит перед собой цель, к которой направ­ляется наше я, но не смотрит на само это я, которое не устает эту цель изучать, – вот так и воля, управляющая нашими поступками, опускается до них, но не поднимается до себя,

Без страданий нет сладости любви,

нельзя читать роман, не придавая героине черты той, которую ты любишь.

Положение, которое мы надеялись изменить, потому что оно представлялось нам нестерпимым, становится для нас безразличным. Мы не смогли преодолеть препятствие, но жизнь повернула его к нам другой стороной, заставила нас перешагнуть через него, и только тогда, окидывая взглядом далекое прошлое, мы можем его разглядеть, да и то вряд ли – так оно теперь трудно различимо.

Человек – суще­ство, которое не может отрешиться от себя, которое знает других людей только преломленными сквозь него; если же он утверждает нечто противоположное, то он, попросту говоря, лжет.

Память, слабея, те­ряет их и, несмотря на сознательный самообман, с по­мощью которого мы, по велению любви, дружбы, из вежливости, из уважения, из чувства долга, обманываем дру­гих, в конце концов мы остаемся одни.

Связи между кем-либо и нами суще­ствуют только в нашем воображении.

Истинное обладание тем дальше от нас, чем сильнее наше желание.

существует мнение, что интерес к смерти и страх перед ней являются двигателями жизни.

Бывают в жизни такие минуты, когда подобие прекрасного рождается из множества осаждающих нас неприятностей, переплетающихся, словно мо­тивы Вагнера, а также из ясного для нас образа, когда события не располагаются все вместе, как отражения в зеркальце, которое ставит перед образом ум и которое об­раз называет будущим,

обстоятельства часто бывают гораздо более странными, чем принято думать.

Оставим хо­рошеньких женщин в удел мужчинам без воображения.

В жизни часто бывает, что женщина, из-за которой страдает тот, кто ее любит, неизменно добра с тем, кто не обращает на нее внимания:

надо уметь идти на жертвы, как бы ни были они мучительны, ради того, что вам всего дороже,

Насколько страда­ние психологически сильнее, чем сама психология!