Когда в одном интервью Стокдейла спросили, кому было труднее всего выжить в аду ханойского «Хилтона», он ответил:
Оптимистам[96]. Тем, кто говорил: «К Рождеству мы будем на свободе». Но наступало Рождество, а они по-прежнему были в тюрьме. Тогда они говорили: «Мы будем на свободе к Пасхе». Наступала Пасха, и ничего не менялось. Затем проходил День благодарения и следующее Рождество. Оптимисты теряли надежду, и это был конец… Это очень важный урок. Необходимо всегда сохранять веру в то, что вы победите, невзирая ни на какие трудности, — потому что вы попросту не можете позволить себе потерпеть поражение — и в то же самое время нужно смотреть суровой правде в лицо, какой бы жестокой эта правда ни была.

Это потрясающе глубокий взгляд на человеческую психологию. Кроме того, Эпиктет проявляет такую степень сострадания, которую сегодня принято связывать, скажем, с христианством, но не со стоицизмом. И это говорит бывший раб, ставший учителем философии! Медея знала, что несправедливо обрекает своих детей на страдания ради мести мужу, но ее действиями руководил не разум, а эмоции, которые она не могла побороть. Эпиктет считает, что Медея достойна жалости, а не негодования, потому что она — не «зло» в любом значении этого слова, а просто страдает отсутствием некоего важного качества — как люди, которые лишены зрения или способности ходить. Медея же лишена мудрости: у нее запущенная форма amathia, а это заставляет людей в определенных ситуациях приходить к неразумным суждениям и, следовательно, к совершению поступков, которые другими людьми воспринимаются как чудовищные и омерзительные. Если мы усвоим такое стоическое отношение — или его христианский или буддистский эквивалент, мы перестанем гневаться, негодовать, поносить, ненавидеть и оскорблять других людей. Я убежден, что в итоге наш мир станет значительно лучше.

В конце концов, именно так и должны поступать философы, да и вообще все разумные люди: выслушивать аргументы друг друга, размышлять и обсуждать их (возможно, за кружкой хорошего пива).

В отличие от Аристотеля, стоики сместили акцент в сторону социального, утверждая, что смысл жизни человека — использовать свой разум для строительства лучшего общества, которое только можно создать.

Стоицизм вдруг оказался одной из этих экзотерических штучек в духе нью-эйдж, призывающих нас обниматься с деревьями и сливаться с природой?» Нет, спокойно ответил он мне: «Это не просто[26] — только лишь назначение человека исполнить. Ведь что такое человек? Живое существо, говорят, обладающее разумом, смертное. Как раз в этом обладании разумом от кого мы отличаемся? От зверей. И от кого еще? От баранов и тому подобных. Так смотри же, не делай ничего, каким бы то ни было образом, как зверь. Иначе ты утрачиваешь человека, не исполняешь его назначения».

Но есть и еще более древний вариант: «Из существующих вещей[21] одни находятся в нашей власти, другие нет. В нашей власти мнение, стремление, желание, уклонение — одним словом, все, что является нашим. Вне пределов нашей власти — наше тело, имущество, доброе имя, государственная карьера, одним словом — все, что не наше». Так начинается «Энхиридион» или «Краткое руководство к нравственной жизни» нашего проводника в мир стоицизма Эпиктета. Идея этого разделения была основополагающей и в учении Эпиктета, и в системе стоической философии в целом, начиная с Зенона.

Говорите без осуждения. «Некто моется быстро?[180] Не утверждай, что он моется плохо, но скажи, что он моется быстро. Некто пьет много вина? Не утверждай, что он поступает плохо, можно только сказать, что он много пьет. Ведь, не разобравшись в этом, откуда ты можешь знать, действительно ли он поступает плохо. Таким образом, ты не сможешь брать воспринимаемые образы вещей, а соглашаться при этом с другими тобой не воспринятыми».

Вторая категория разговоров, которые Эпиктет советовал избегать «в особенности», касается сплетен и суждений о людях. Давайте остановимся на этом подробнее. Сплетни появились в человеческом обществе, вероятно, как способ «сбора информации» о членах своего племени, что очень полезно, когда ваше выживание зависит от надежности окружающих нас людей. Да и в наши дни нам необходимо получать подробную информацию о людях, с которыми мы взаимодействуем: так легче решить, можем ли мы положиться на них как на спутников жизни, друзей, деловых партнеров, коллег и так далее. Однако это все же лучше делать напрямую, основываясь на том, что человек говорит и, главное, что он делает. Сплетничать о тех, кто не имеет возможности защитить себя, — нарушение добродетелей с точки зрения стоиков, и мы роняем свое достоинство каждый раз, когда участвуем в подобных разговорах.

Смотрите на ситуацию со стороны. «Замысел природы можно постичь[173] из того, в чем мы с ней не противоречим друг другу, например, когда слуга соседа разобьет кубок, принято тотчас говорить, что в этом нет ничего необычного. Знай, что, когда будет разбит и твой кубок, тебе следует поступить точно так же, как когда разбился кубок соседа. Перенеси это и на вещи более значительные. Умер чей-то ребенок или жена? Всякий скажет, что такое свойственно людям. Но когда у кого-нибудь самого кто-то умрет, он тотчас кричит: "Увы, я несчастный!" Следовало ему, однако, помнить, что мы испытываем, услыхав о несчастьях других».

Остановитесь и сделайте глубокий вдох. «Помни, что обижает не тот[171], кто бранится или бьет, но мнение об этих вещах, будто бы они причиняют обиду. Итак, всякий раз, когда кто-то станет раздражать тебя, знай, что тебя привело в раздражение твое мнение. Поэтому старайся прежде всего не дать увлечь себя собственным представлениям. Ты легко справишься с собой, лишь только получишь время на передышку».

Как я могу применить добродетель здесь и сейчас? «Помни, что в каждой случайности[169] следует искать, обращаясь к самому себе, какой способностью ты обладаешь для пользования ею. Если ты увидишь красивого юношу или девушку, ты обретешь способность воздержания. Если будет предложен труд [или боль], ты обретешь выдержку, а если подвергнешься поношению, обретешь терпение. И тебя, обретающего такую привычку, не увлекут за собой твои фантазии [со временем ты обретешь уверенность, что нет такого случая, достойно вынести который у тебя нет нравственных сил]».

Сенека советовал делать несколько глубоких вдохов, отправляться на прогулку и проходить не меньше квартала при первых признаках нарастания неконтролируемого гнева (который он считал разновидностью временного помешательства). В своих письмах к Луцилию Сенека также сообщал о пользе регулярных физических упражнений даже в старческом возрасте, поскольку они не только помогают держать тело в форме, но и успокаивают ум. Я нашел эти советы очень эффективными для себя: когда я чувствую, что начинаю терять контроль над эмоциями, то извиняюсь перед собеседниками и удаляюсь в тихое место (подойдет и ванная), где могу сделать несколько глубоких вдохов и мысленно повторить свою любимую мантру, позаимствованную у Эпиктета: «Проявляй терпение и терпимость».

«Открытая дверь» была его любимой метафорой[136], к ней он часто прибегал, говоря о самоубийстве. Вот как философ ее разъясняет: «Дыму наделали в жилище?[137] Если не чересчур, я остаюсь. Если слишком много, я выхожу. Нужно только твердо помнить о том, что дверь открыта. "Не живи в Никополе". — "Не живу". — "Ни в Афинах". — "Ни в Афинах". — "Ни в Риме". — "Ни в Риме". — "Живи на Гиарах". — "Живу". Но мне представляется, что жить на Гиаре — это много дыма. Я удаляюсь туда, где мне никто не помешает жить. Ведь то обиталище всякому открыто».

У меня есть серьезные разногласия с моим учителем Эпиктетом. Однако тот факт, что мы можем придерживаться разных взглядов по фундаментальным вопросам и при этом сходиться в наших воззрениях на жизнь, — одна из самых ценных особенностей стоицизма. Он подходит для верующих и неверующих — независимо от их расхождений в вопросах метафизики.
О своем видении Бога Эпиктет говорит нам так: «А кто тот, приспособивший меч к ножнам и ножны к мечу?[53] Никто? Да ведь по самому устройству изделий мы обыкновенно заявляем, что это, несомненно, творение какого-то мастера, а не необдуманно устроенное. Так неужели каждое из них обнаруживает мастера, а зримое, зрение, свет не обнаруживает? А мужской пол и женский пол, их взаимное влечение к соитию и способность пользоваться частями, устроенными для этого, все это тоже не обнаруживает мастера?» Это написано во II веке и является замечательным примером раннего варианта «аргумента разумного замысла» (argument from design), доказывающего существование Бога.

Стоики не изучали науку ради науки. Их, так же как и предшествующего им Сократа, в отличие от многих других философов, не интересовала теория ради теории. Если философия не приносила пользу человеческой жизни, она не была полезна вообще.

Тем не менее нетерпимость так называемых новых атеистов вроде Ричарда Докинза или Сэма Харриса разочаровывает и даже раздражает меня. Хотя публичная критика религии (да и вообще любой идеи) является главным признаком здорового демократического общества, люди не любят, когда их чувства оскорбляют. В этом отношении мое мнение полностью совпадает с цитатой стоического философа Эпиктета, который в свое время с характерным для него чувством юмора написал: «И вот здесь есть опасность[1], как бы он сначала не сказал: "А какое тебе дело, милейший? Кто ты мне?", а затем, если и дальше не оставишь его в покое, не надавал тебе тумаков. Когда-то и сам я ревностно занимался этим делом, пока не попал в такое положение».