Если сердце чего-то сильно желает, это передаётся потомкам с кровью.

— Ты знаешь, это дурацкое чувство вины… заводить вторую женщину.
— Зачем вторую? Встретишь свою, отпустишь чужую.

Часто перемены в жизни начинаются с похмелья, когда голова не может думать, и решение принимает сердце.

Память – это лаковая шкатулка, в ней нельзя хранить гвозди. Такой её никому не подаришь.

Она лучше меня знает, что тем, кто нашёл своё дело, больше нечего искать в мире.

Не хочу уставать, вытирая пыль в маленьком тёмном доме, наполняя миски и стирая одежду. Хочу уставать от ходьбы по незнакомым дорогам. У всякой птицы своё счастье. Есть такие, что каждый год меняют гнёзда.

Они, немного сократив расходы, могли позволить себе уехать по-настоящему. Скажем, в Пальмиру, пока религиозные фанатики окончательно не разрушили её. Или хотя бы добраться на машине до Луизианы, гулять по хлопковым ранчо, сидеть на резных балконах; купить билет на пароход по Миссисипи, дышать холодом над рекой, смотреть в мутную воду и пытаться представить, сколько костей лежит на дне.

– В Африке ли дело?
– В ней. Африка дохлая. Знаешь, если у смерти есть дом, он там.
Я рассмеялся, чтобы скрыть кашель и не выдать себя.
– Серьёзно, – продолжила она, – души у людей там мелкие, реки мутные, песок превращает всё в песок. В Африке как бы заранее чувствуешь себя мёртвым и думаешь: такую жизнь я хотел прожить?

Вытаскивать людей из рутины нужно как из зыбучих песков, не делая резких движений.

Чтобы оставаться живым, нужно вовремя выбрасывать из жизни всё, что мертвеет.

У земли, у камней, у людей есть память. Есть память и у календаря. Потому, прежде чем что-то начинать, сынок, надо узнать, что случилось ранее в этот день.

Самурай должен принять решение не позже девятого вдоха, иначе обречёт себя на мучения.

Я каждый день начинаю с молитвы, чтобы он смог убежать ото всех, кто хочет сбить его с цели; чтобы не дрожал и не прятался в нору, где есть диван и телевизор, а из кухни пахнет куриным супом.

Тогда стабильность охотилась на меня повсюду: просила подумать о себе маминым голосом из телефонной трубки.

Он может проснуться в любую минуту. Вулканы, как люди, спят подолгу, потом вдруг просыпаются и всё вокруг себя меняют.

Купил билет в Колумбию, снял дом с окнами на Карибское море, привёл туда женщину, которая не копалась в себе и своих ранах детства, а просто готовила мне рис с фасолью, танцевала бачату, пела. Не спорила, не цеплялась к словам, не записывала в тетрадку расходы, умела без зазрения совести спать до полудня.

Представляешь, как здорово будет поехать на Аляску следующим летом? Смотреть, как тают ледники, роняя куски голубого тела в воду, как медведица с медвежатами стоит на камнях посреди реки и ловит рыбу, а каждый шорох в лесу может оказаться оленем.

Я пробовал заинтересовать себя резными глыбами – тщетно. Карфаген оказался руинами, подсвеченными розовым утренним солнцем. В Суссе, по дороге в Тунис, в Сиди-бу-Саиде – везде, где была она, было счастье. Теперь счастье осталось в чьём-то брошенном доме в нескольких километрах отсюда.

Он прятался от них в библиотеке, где, согнувшись над Киплингом и Конан-Дойлем, стал диким сердцем. А в этой жизни опасно любить большой мир сильнее, чем свой маленький домик.

– Что-нибудь умеешь делать руками?
– Ничего не умею.
– Потому у тебя и ничего не выходит в жизни.
Я опешила:
– С чего вы решили, что у меня ничего не выходит?
– Иначе бы сидела на одном месте, туда-сюда не болталась.

– Когда-нибудь видели водоворот?
– Видела много. Между островов, в проливах…
– Я имел в виду гигантский. Такой, что крутишься в нём и сам того не замечаешь?
– Такие бывают и на море?

Свинья, петух, змея – станем добычей трёх пороков, которые победили в себе свободные духом люди. Как свиньи будем накапливать вещи, жир, деньги. Как петух к своему двору, привяжемся к хозяйству. В голове и сердце заведутся змеи – гнев, ревность и зависть.

– Будь осторожнее с ним. Он жадный.
Ситлали, тогда ещё девочка, перебирала бусы и цветные ленты, которые подарил ей мужчина с севера, и смеялась над глупостью мамы:
– Как он может быть жадным, когда потратил столько денег на безделушки?
– Тогда почему ищет себе невесту так далеко от дома? – упрямилась мать.

Дверь с замком опасна для слабых душ. Сильных дверь с замком делает только сильней.

На природе тело набирается сил, но цветок разума распускается лишь в четырёх стенах.

Франческа пинала стулья и швыряла о стену тарелки, только когда была одна. Для жениха она отбирала слова, как отбирают фрукты на праздничный стол.

Когда он задумывался и отстранялся, она клала в рот грецкий орех, чтобы пустой болтовнёй не разрушить его тишину. Знала: внутри мужчины должен парить орёл.

Пятна на ткани памяти могут поблекнуть, но не исчезнуть.

Женщины свободны от забот только в детстве, во сне и после смерти.

Когда жизни осталось так мало, хочется, чтобы время текло густым мёдом, а не водой из-под крана.

Не бывает бывших диких сердцем, и я знал, что снова заполучу её.

День прожит зря, если не усвоил за него двадцать новых истин.

Нельзя просто так покидать вещи, которые дарили счастье. Вещи всё помнят. Счастливые вещи помнят счастье. Карусели – счастливейшие их железок. Эту нужно лишь покрасить, поменять лампочки, пересадить ей сердце.

Она светилась, как все фонари и маяки Картахены разом. Что-то бесновалось в глазах, точно как у игроков, которые ни на какие числа в мире не променяют своё любимое зеро.

Теперь, когда дети выросли, а доктор сказал, что осталось мало времени, я не собирался тратить жизнь на спокойных женщин, на надёжных подруг, кухонных актрис, которые всегда говорят по сценарию.

– Бросить курить?
– Ночь без любви опаснее для здоровья, чем пачка сигарет в день, – ответил мой врач, когда закончился мальбек. Тогда я попросил у официанта ещё одну бутылку. Это был лучший совет, который он дал мне за восемь месяцев лечения.

Я подошёл к книжным полкам и сдвинул в сторону рамки с фотографиями счастливой пары. На них она обнимала ещё одного безумца, который решил связать с ней свою жизнь. Красивый, богатый, даром что не умел отличать гепардов от пятнистых кошек.

Просто уходи под любым предлогом: в магазин за хлебом, на минуту к соседке за солью, в туалет – и не возвращайся. Беги, пей из озера, из которого пьют койоты и другие дикие твари – пусть они научат тебя показывать зубы и не стыдиться удирать, спасать свою шкуру, когда чувствуешь, что противник сильнее.

Я хочу наслаждаться видами, а не вещами, потому уезжаю.

От книг беда. Почитаешь их, и тут же хочется что-нибудь поменять.

Она знала, что настоящая тишина – она сейчас, когда собаки в будках ещё моргают в темноту. Потом покрывало ночи сползёт к кукурузным полям, а в окнах самых трудолюбивых зажжётся свет. За миг до того как запоёт первый петух, слышится настоящая тишина, цельная, звонкая, как арбуз.

– Скажите честно, зачем вам эта развалюха? Надеетесь, что молния не ударит в одно и то же место дважды?
– О, я надеюсь, что ударит.

– Отпросись на работе ещё на пару недель. Завтра я отправляюсь на юг. Можешь доехать со мной до местечка Эль-Чальтен.
– А потом?
– До него три тысячи километров. Пока туда доберёмся, у обоих будет готов ответ.

Голос выдавал в нём романтика, сутулость и дёргающееся веко – многолетнего узника офиса.

Я удивлённо посмотрела на неё. Тогда даже не догадывалась, что кто-то считает некрасивыми шрамы.

А когда нет счастья ни на одном из берегов, пора возвращаться в реку.

Ей хотелось, чтобы я жил рядом, обзавёлся детьми как можно раньше, думал только об их благополучии – род живёт, но чего он стоит?

Здесь знают, что море синего цвета, только потому, что об этом рассказали бродяги, которые, как волки добычу, выслеживают чудеса на планете.

Сюда прибывает много паломников-иностранцев, крошками стоят перед исполинской статуей Будды, такими же малюсенькими уедут, останутся песчинками до конца своей жизни. А я прихожу к статуе и чувствую, что с каждым днём душой становлюсь больше, потому что каждый день для меня – это день знаний.

Слуги на кухне цокали языками и перешёптывались: «С головой не в порядке», а в гостиной улыбались хозяйке и говорили:
– Красивые украшения. Мадам их прежде не надевала.
– Да, – отвечала Доротея. – Они помогут мне уехать подальше отсюда.

Перестать подслушивать следует до того, как разговор будет окончен.

Я направился к церкви, жадно вдыхая ледяной воздух, чтобы выветрить из лёгких плесень с запахом абрикосовых пирогов.

Чувствовать. Забыла, что это такое. С одним прогулки, вино, дневные встречи в отелях. С другим скучные завтраки, скучные ужины, общая постель, собака, счета за электричество. Только больше нет света.

Так что просто дождись, когда пройдёт буря, и всё увидишь. Если шатёр не поднять – начинай разбрасывать камни. Если дом остался на месте, возьми веник и вымети песок из щелей. Значит твой брак – храм Геродота, Петра и Пальмира, и больше ни о чём беспокоиться не нужно.

Жизнь – это бег с препятствиями, – сказал он мне, едва сел напротив. – Самые сложные испытания переходят к нам от родителей. Если им было не под силу распутать клубок, то судьба бросает его детям.

Пусть в коробках лежат те, кто спокойно жил, а на костях таких, как она, растут деревья, спеют плоды.

Рассказ "Песок в постели"

Шесть месяцев спустя, когда я высох от беспокойства, хозяин парикмахерской обнял меня за плечи и сказал:
– Завязывай с любовью. Пора тебе жениться.

Рассказ "Песчаная буря"

Когда ходишь по планете один, твоя привилегия – подслушивать разговоры.

Рассказ "Катрина"

— Ты только не думай, что я пьян, и не перебивай, — прошептал я Хуану.
— Что такое?
— Во вторник, почти в полночь, я возвращался из Колимы в Комалу. Еду по бульвару, по тому тёмному месту, где вечно перегорают лампочки в фонарях, притормаживаю у кочки, осторожно перекатываюсь через неё, вдруг слышу сзади какой-то шорох.
Хуан вытаращил глаза и закрыл рот ладонью.
— Смотрю в зеркало заднего вида…
— Баба сидит! — перебил меня он.
— Откуда ты знаешь?
— Катрина… — только вымолвил Хуан.
Взгляд его сделался растерянным. Он закурил сигарету.
— Катрина?
— Вернулась, — он улыбнулся. — Давно её не было. Удивительно, как ты вообще остался жив...

Рассказ "Надеюсь на торнадо"

— Как вам живётся в новом доме? — спросил Маркус, протягивая старику шляпу.
— Это то, что мне нужно!
— Здорово его потрепало. Удивляюсь, как он вообще уцелел. Думал, его никто не купит.
— А тут видишь, как бывает.
— Скажите честно, зачем вам эта развалюха? Надеетесь, что молния не ударит в одно и то же место дважды?
— О, я надеюсь, что ударит.

Рассказ "Всё время через океан"

Но стоит оказаться далеко от жены, возвращаются алкоголь, рисунки, сомнения: а нужна мне вся эта правильная жизнь? Я звоню Монике и умоляю: «Раскинь».
Так случилось и тем серым утром.
— Где ты? — спросила она.
— В Порту, возле океана. Я заблудился.
— Нужна помощь? Где именно ты находишься?
— На камнях. Мони, послушай, раскинь, а?
Она усмехнулась:
— Хорошо.
Молчание и пыхтение в трубке. Пока она перемешивает карты, я смотрю, как морская пена исчезает на гальке.
— Всё то же самое. Четвёрка посохов, туз посохов…
— Не может быть! — я разозлился. — Не может быть, чтобы из твоей чёртовой колоды вылезали одни и те же карты.
— Всё будет повторяться, пока ты не изменишься. Кто-то давно пытается войти в твою жизнь, но ты не пускаешь.
— Я готов. Я здесь один. Никто даже не приближается.
— Смотри в оба.
— Ты знаешь, это дурацкое чувство вины… заводить вторую женщину.
— Зачем вторую? Встретишь свою, отпустишь чужую.

Рассказ "Зыбучие пески"

- Так что не хочу я в Африку в третий раз.
- В Африке ли дело?
- В ней. Африка дохлая. Знаешь, если у смерти есть дом, он там.
Я рассмеялся, чтобы скрыть кашель и не выдать себя.
- Серьезно, — продолжила она, — души у людей там мелкие, реки мутные, песок превращает всё в песок. Там как бы заранее чувствуешь себя мёртвым и думаешь: такую жизнь я хотел прожить?

Рассказ "Изумруды"

- Эти изумруды с испанской шхуны, которую пираты затопили у берегов Новой Гранады, — когда-то давно прошептала ей мама и взглядом призвала деда замолвить слово.
Дед кивнул и добавил:
- Будь осторожна, внучка, у драгоценных камней есть память и они тянут человека, который их носит, в места, где провели тысячелетия.

Рассказ "Узор"

- Чему ты хочешь у меня научиться? — спросила старуха в день нашего с ней знакомства.
- Делать ковры, как ваши.
Анаит улыбнулась едко.
- Что-нибудь умеешь делать руками?
- Ничего не умею.
- Потому у тебя и ничего не выходит в жизни.
Я опешила:
- С чего вы решили, что у меня ничего не выходит?
- Иначе бы сидела на одном месте, туда-сюда не болталась

Рассказ "По дороге к Карфагену"

Я вспомнил о маме, которая, едва просыпается, читает новости и вздыхает с облегчением, когда не находит в них моё имя. Ей хотелось, чтобы я жил рядом, обзавелся детьми как можно раньше, чтобы думать только об их благополучии — род живет, но чего он стоит?