В рассказе было тепло, синело море, шумели пальмы, он просыпался в постели с рыжей девушкой, целовал ее спину, раздвигал бедра, находил тайный вход… Рассказ писался легко, грел его, оставлял в душе ощущение соли на губах и солнца в душе. Он плавал в аквамариновой воде, лежал на песке под утренним солнцем, курил, возвращался в дом, готовил завтрак и возвращался в спальню. Он говорил девушке нежные слова, все те, что иногда застревали в горле, задушенные старыми обидами, трогал каждый сантиметр ее тела, и она не возражала, позволяла делать с собой все что угодно и сама отвечала ему тем же; они были свободны, любили друг друга, им ничего не мешало: не нужно было обивать пороги издательств, платить по счетам, ремонтировать колонку, покупать одежду, считать деньги перед входом в ресторан.

Все бы отдала, чтобы там оказаться

Любовь и Море в "The Blue Lagoon":
Они бросились в воду, ныряли, плавали,
наслаждаясь ощущением мягкой воды на коже,
легкостью движения, светом над головой;
всю усталость забрало море, дало новые силы,
волны подталкивали их друг к другу,
прикосновения в воде были совсем другими,
волновали по-новому. На губах была соль,
соль была везде, вкус любви был другой;
они пробовали друг друга, узнавали заново,
это наполняло их чистой, ничем не замутненной радостью.
Все тревоги и страхи были смыты живой влагой моря –
оно дало им новый дом, который не хотелось покидать,
обещало им новую жизнь, которой они раньше не знали

Прекрасно!

Они молча смотрели друг на друга, дыхание высоко поднимало грудь девушки, но в глазах ее не было заметно страха: она решилась, бросилась в омут и теперь ждала, что он будет делать.

Что девочкам снится - "Dreams. Sex in the dialogues":
Михаил сквозь сон ощутил пальцы на своей верхней губе
и открыл глаза: Белка спала рядом, на левом боку,
закинув на него правую ногу, и правой рукой возила
у него по лицу - он захватил пальцы губами и легонько прикусил.
- Мииишка! Так у тебя нет усов!
- Ты что, Бельчонок. Никогда и не было.
- А мне приснилось, что были.
- Что ты там уже себе насмотрела.
- Ой, столько всего было! Погоди, вспомню.
Вот – сначала я была птицей.
- Какой?
- Не знаю. Белой такой. И вот лечу я,
так мне хорошо, только волнительно немножко.
Как будто я чего-то жду…
- Чего.
- Ну не знаю… чего-то такого…
- И что потом.
- Потом в небе появляется другая птица.
Орел. Большой такой, с черными крыльями.
- И что он тебе говорит.
- Ну ничего не говорит! Он так подлетает и летает
вокруг меня… машет так крыльями… А мне так… волнительно.
- И вы так и летите?
- Да. И он так залетает сверху… и
обнимает меня крыльями… всем телом прижимается…
- И вставляет тебе свой орлиный…
- Ну Мииишка! Не вставляет! Но мне так хорошо стало!
- Вот я этому орлу хвост повыщипаю.
- Глупый ты какой. У тебя разве во сне
так не бывает – видишь какого-то человека,
ни на кого он не похож, а ты точно знаешь, кто это.
- Бывало. И что.
- А то, что я во сне знала, что это ты.
- Орел?!
- Ну да.
- Ну, такого со мной еще не бывало.
- Вспомнила! Ты меня во сне мучил! Вот! И ты был с усами!
Противный пиратище!
- Ну вот, теперь я уже орел с усами.
- Да! Ты привязал меня к пальме! На острове.
- А ты не хочешь?
- Может и хочу. Только я тебе этого не говорила.
...
- Мишка! Да он у тебя и не черный совсем.
- Так у пирата еще и черный был.
- Та нет! Это потом еще снилось.
- Что еще.
- Ну, как в Голубой лагуне, помнишь?
- Негров? В Голубой лагуне?!
- Ну да. Там был такой большущий камень – как голова.
А рядом с ним… как это… алтарь.
- Ну да. Было.
- И вот я лежу так на алтаре...
- Связанная?
- Ну конечно. А как же.
- И что.
- Ну а рядом негр стоит. Здоровый такой. С копьем.
В соломенной юбочке. Блестит весь.
- Вот подлец! Ну я ему дам!
- Мишка.
- Что.
- Ну ты такой Дуридом у меня!
- Опять?
- Ну да.
- Что теперь.
- Да это ты опять и был.
- Негр?!!!
- Ну да.
- За что ты меня так, Белка.
- Ну я не знаю, Мишка. Это не я. Это же сон. Я не виновата.
- Ну что у тебя в голове, Бельчонок. Представь:
я – черный, с пиратскими усами и весь в орлиных перьях.
Ну куда я так пойду.
...

Вечер - "Клеопатра в Шаркс Бэй":
Они уселись за столик, Михаил жадно закурил,
Белка села боком к столу и положила ногу на ногу.
Ужин закончился, люди слушали музыку,
болтали – был обычный вечер. Кто-то собирался в город,
кто-то в Сохо. Женщины были нарядно одеты и накрашены,
мужчины, по большей части, в джинсах и поло, -
они разглядывали чужих женщин и гордились своими.
Михаил видел, как их взгляды скользили по бедрам Белки,
гладили ее голые плечи, проникали сквозь ткань платья
к торчащим соскам. Она это тоже чувствовала,
но не смущалась, помешивала трубочкой коктейль
и отсербывала, с вызовом глядя вокруг, снимала ногу
с колена и клала другую, медленно, как Шэрон Стоун
в «Основном инстинкте». Она протянула руку через столик,
взгляд ее говорил: «Пусть они смотрят, пусть знают, пусть хотят - все это только твое». Михаил вложил свою руку в руку девушки, они касались и взглядами и понимали друг друга без слов

"По этой дороге ездил Гитлер, твой дед пропал без вести в сорок пятом, а ты на блестящем американском звере везешь немецкую девчонку с французским именем, она похожа на Настасью Кински, но это не кино; и вот уже Бранденбургские ворота, Восточный Берлин, Парижская площадь, Unter den Linden... как изменился мир. А люди. Люди не меняются. Они все так же хотят есть, любить и не хотят умирать. Хотят солнца, весны и немного тепла… просто немного тепла… которое чувствуешь сквозь грубую кожу куртки, ощущаешь шеей и ухом, от которого по тебе разливается огонь, а ты не ангел Вима Вендерса, ты просто живой, но не железный, как твой конь, и ты… слышишь запах… цветущих лип… или какой-то другой. И этот Das Parfum волнует тебя больше, чем запах ладана – старого грешника, стоящего на коленях перед алтарем, вымаливающего прощение за свои грехи. Прости меня, Господи, я грешен. Покаявшийся будет прощен, сын мой. И сможет начать опять? Gott weiß ich will kein Engel sein"

"Запах ночи" - так красиво!