— Так мы и умираем — не в атаке, не в ореоле славы. Мы просто разваливаемся на куски, рассыпаемся в прах.

Ищейка смотрел ему вслед, сжав зубы. Ему хотелось кому-нибудь врезать. Знать бы только кому. А больше никого рядом и не было, один он. И мертвые. Наверное, так всегда бывает, когда битва заканчивается, а тот, кто выжил, ничего, кроме битвы, не знает. Он дерется сам с собой.
Он втянул в легкие холодный сырой воздух, хмуро поглядел на могильный холмик Молчуна. Задумался, а сможет ли он сам отличить хорошего человека от плохого? И в чем между ними разница.
Наступило серое утро, в саду было холодно и мокро. Ищейка стоял и думал о том, что раньше все было лучше, чем сейчас.

У кого сила, тот и праведен, тот и вершит справедливость. Это мой первый и последний закон.

Их дуэт

— Ваше преосвященство, — сказала она, входя в гостиную. — Белое вам идет.
— Правда? Вам не кажется, что это делает темнее круги у меня под глазами?
— Нет, что вы, это прекрасно оттеняет ваш мертвенный цвет лица.

МММММ

Логен положил руку ему на плечо.
— Джезаль, подожди. Подожди. Ты же меня знаешь.
— Знаю, конечно. Хочется в это верить...
— Так вот, скажи мне... Как по-твоему, я... — Логен замялся, с трудом подбирая слова. — Я... плохой человек?
— Ты? — удивленно переспросил Джезаль. — Да я лучше тебя человека не встречал.

Удар. Гойл зарычал от боли. Удар. Опять зарычал. Удар. Гвоздь вошел в дерево, и бич инглийских исправительных колоний оказался прибит к столу.
«Вот куда бесталанных заводят амбиции. Смирению научить куда проще, чем можно подумать. Хватит молотка и пары гвоздей, чтобы вернуть выскочку на место».

«Страх ослабил их бдительность. Мир балансирует на краю пропасти. Все боятся сделать шаг, думают, что под ногой окажется пустота. Инстинкт самосохранения. Как эффективно он убивает».

— Сэр, — спросил кто-то. — Что нам
делать?
Извечный вопрос. Вест открыл было рот, собираясь ответить, и тут же закрыл его. Может ли один человек разобраться в творящемся хаосе и совладать с ним? Он вспомнил, как в пустыне Варуз расхаживал кругами, а за ним по пятам таскался весь его штаб. Вспомнил, как Берр молотил кулаком по столу с картами и грозил невидимому противнику пальцем. Самая большая ответственность командующего — не командовать, а делать вид, будто знаешь, как быть.

Их дуэт 2

— Может, все потому, что вы безжалостный, преисполненный горечи и жалости к себе злодей? — Под пристальным взглядом Глокты Арди пожала плечами. — Вы сами спросили.
И они пошли дальше сквозь тьму, наполненную тошнотворным смрадом.
— Это был риторический вопрос.
— Риторический? В канализации?

Их дуэт 1

Он насмешливо фыркнул и тут же вскрикнул в ужасе, когда беспалой ногой он поскользнулся в луже слизи и завалился на стену, выронив трость. Арди успела подхватить его под локоть и помогла выпрямиться. Он зашипел, по-девчоночьи всхлипнув от боли.
— Сегодня явно не ваш день.
— Да, бывали деньки получше. — Он затылком уперся в стену, тогда как Арди наклонилась поднять его трость. — Меня предали сразу оба, — невольно пробормотал он. Это больно. Даже для меня. Одного я ожидал. Один — еще куда ни шло, но оба... Почему?

«За прошедший час мы уяснили горькую истину: самые ненадежные порой заслуживают больше доверия».

— Я совершил много ошибок И многому научился. — Задрав подбородок, Коска поскреб ногтями заскорузлое горло. — Лишь один урок не дается: как впредь не ошибаться.
— Хех, — фыркнул Глокта, взбираясь по ступеням. «Все мы ходим по кругу, гоняясь за призраком удачи и наступая на те же грабли. Это проклятие на каждом из нас. Воистину, мы не живем, a прозябаем B перерывах между разочарованиями».

«Взгляд виновного. Знакомое чувство, мы часто видим его на лицах заключенных. Видим и в зеркале, когда смеем смотреться... От человека с его опытом можно было бы ожидать большего, но если взялся за лезвие — будь готов порезаться. Мне ли не знать».

«Напиваться в одиночестве, что может быть ничтожнее? Вино поддерживает счастье, если только ты счастлив. Если опечален, тебе становится хуже».

Если долго строить из себя человека из камня, то скоро станешь человеком- соломинкой.

Смелость приходит неожиданно, никогда не знаешь, когда обретешь ее, и вчерашний трус может стать героем, когда настанет его время.

— Я, раненый, валялся на мосту. Я видел, как они падали, Делатель и его дочь. С самого верха. Поверить не могу, а ведь я в тот миг улыбался. Возмездие — мимолетная радость, в могилу ты уносишь сомнения.

Когда человек получает все, о чем он мечтал, это может стать для него проклятьем. Если блестящие награды вдруг превращаются в пустые побрякушки, у него не остается даже мечтаний для утешения. Все то, чего Джезаль, как ему казалось, желал — власть, слава, прекрасные атрибуты величия, — обернулось пылью на ветру. Теперь он мечтал вернуть все обратно, сделать все как было раньше. Но пути назад не осталось. Совсем.

— Ax да, конечно! Прошу, продолжайте
К собственному удивлению, Глокта рассказывал с удовольствием. Он даже путался в словах от страстного желания выложить все.
«Стоило начать расставаться с тайнами, которые копились так долго, и вот уже я не могу остановиться. Я радуюсь, как скопидом, транжирящий запасы денег. Мне жутко, и в то же время я ощущаю свободу... Я в агонии, но мне и приятно. Это, наверное, как перерезать себе глотку — освободиться от всего. Жаль только, наслаждение одноразовое. Да и конец меня скорее всего ожидает страшный. Ну и ладно, все равно рано или поздно меня найдет смерть. Да и сложно поспорить с тем, что я заслужил ее уже раз десять».

— Если честно, мне нужна ваша помощь.
«А если уж совсем честно, ты — моя последняя надежда».
— Моя помощь? Уверен, что у вас есть могущественные друзья.
— Горький опыт подсказывает, что могущественные люди друзей себе позволить не могут.

«Странно. Сколько ни испытывай в жизни боли, к ней не привыкаешь. Всегда стараешься избежать».

Вообще, как такой сложный выбор пал на его долю? На долю человека, который менее года назад гордо признался, что ничего ни о чем не знает и ни о чем не заботится?.. Хотя вряд ли кто-то из облеченных властью всегда знает, что делать. Они притворяются и ждут подходящего момента, чтобы придать хаотичному течению обстоятельств направление... желательно нужное.
Но какое оно, верное направление?

— Богатым и влиятельным уродство прощается.

— Скажи, Свирепый, ты веришь, что человек должен платить за содеянное?
Вест резко посмотрел на Девятипалого, и в его мозгу родилась внезапная мысль, что северянин имеет в виду Арди или Ладислава, или, может, обоих. Впрочем, нет, Девятипалый имеет в виду собственные грехи. О таких любой заговаривает, дай ему шанс. Глаза его блестели не укоризненно, а виновато. Каждому есть чего стыдиться, от чего не уйти.

Логен мог бы и дальше все отрицать, но в мире и без того было слишком много лжи. Бетод и правда знал его. Бетод и правда понимал, кто он есть. Понимал лучше, чем кто бы то ни было. Его злейший враг и все еще лучший друг.

Однако нельзя ненавидеть того, кого прежде ты любил, ведь любовь до конца не проходит.

— Они хотят сжечь ваши города и села. Хотят ваших детей сделать рабами. Хотят, чтобы все в мире молились богу так, как молятся они, теми же словами. Хотят, чтобы ваша земля стала частью их империи. Уж я-то знаю. — Ферро вытерла нож о рукав мертвого пленника. — Единственная разница между войной и простым убийством — в числе мертвых.

Хочешь стать кем-то иным — отправляйся в иное место, займись иным делом с иными людьми. Если возвращаешься на старое место, то и стать тебе снова тем же. Надо смотреть правде в глаза. Пытаясь измениться, Логен лишь обманывал себя. Тяжелее всего не быть собой. Он навсегда останется Девятью Смертями. Как бы ни изворачивался, как ни хитрил, от себя он убежать не мог. Логен хоть что- то чувствовал.
Девять Смертей не чувствует ничего.

Нельзя стать вождем, не проявляя жестокости, однако жестокость — тяжелое бремя.

Мофис шуршал бумагами и скрипел пером, подписывая документы.
— ...Нет, этому отказываем. — Он взялся за печать, деревянная ручка которой блестела, отполированная за долгие годы использования. Промокнул как следует в поддоне с красными чернилами с пугающей решительностью опустил ee на
документ.
«И полагать, надо эта печать раздавила в лепешку какого-нибудь купца. Так беззаботно разрушено чье-то дело и жизнь? Жену и детей вышвырнули на улицу... Крови не пролилось ни капли, никто не кричал, и тем не менее тут уничтожают людей, как мы уничтожаем их в Допросном доме, только без особых усилий».

«Чем я заслужил свою долю? А чем Луфар заслужил свою? Разве мы не одинаково начинали? Оба были заносчивы, тщеславны и чертовски себялюбивы. Неужто он лучше меня? За что жизнь меня покарала столь жестоко, а его вознесла столь высоко?»
Но ответ Глокта уже знал.
«По той же причине невинный Сепп дан Тойфель сейчас морозит свои укороченные пальцы на рудниках Инглии, верный Союзу генерал Виссбрук погиб в Дагоске, тогда как предательница магистр Эйдер все еще жива. По той же причине Тулкиса, гуркхульского посла, выпотрошили на потеху ревущей толпе за преступление, которого он не совершал».
Глокта потрогал прокушенным языком один из немногих уцелевших зубов.
«Потому что жизнь несправедлива».

Их дуэт

Глокта наконец оперся о локоть Арди и, наклонившись к ней, изобразил самую кривую, зловещую улыбку, на какую был способен.
— Неужели наш король действительно прекраснее меня?
— Оскорбительная чушь! — Она выпятила грудь и, вскинув голову, громко фыркнула. — А я затмеваю красотой Жемчужину Талина!
— О, конечно, дорогая, истинно так. По сравнению с нами, эти двое — просто пара нищих!
— Отребье.
— Калеки.
Они захихикали, а монаршая чета тем временем двинулась по площади под бдительной охраной рыцарей-телохранителей.

Их дуэт

«Так долго ждать на одном месте, неподвижно, это, знаете ли, настоящая пытка».
— Сколько можно венчаться?
Арди выгнула темную бровь.
— Может, они там не удержались и решили исполнить супружеский долг прямо на полу, в Круге лордов?
— Да сколько же им нужно времени?
— Обопритесь на меня, если хотите, — оттопырила локоть Арди.
— Калека опирается на пьяного? — Глокта нахмурился. — Отличная из нас пара.
— Не нравится — падайте и лишитесь остатков зубов. Я от этого хуже спать не стану.

— Не бывает просто хороших и плохих, да? Оправдать можно и тебя, и Бетода — всех?
— Всех. — Логен смотрел на пляску языков пламени. — И оправдать, и осудить. У всех на все есть причины. Хороший, плохой... все зависит от того, на чьей ты стороне.

Трясучка нахмурился, глядя в костер.
— Я хотел сказать... — Он пожевал губами, будто пробуя слова на вкус, и наконец выплюнул: — Я... благодарен тебе. Ты мне сегодня спас жизнь, я не забуду.
Ему сложно было произносить это, и Логен знал почему: плохо, когда тебе оказывает услугу враг. Его становится тяжело ненавидеть. Потерять давнего врага — наверное, даже хуже, чем потерять друга.

— На твоем месте, — произнес он наконец, — я бы дал тем ублюдкам меня завалить.
— Пару лет назад я бы так и поступил.
— Что изменилось?
Логен подумал немного и пожал ноющими плечами.
— Стараюсь быть лучше.
— Думаешь, этого достаточно?
— А что еще остается?

АХАХАХХА

«Тело обнаружат в ванне?..»

— Редкие вспышки гнева делают человека устрашающим, частые — глупым.

— Жизнь — это череда дел, которые мы бы предпочли не делать.

— Измена, значит?
«Ужасно гибкое определение»

— Я ведь не просил этого. Сам не знаю, как все получилось. Я ничем этого не заслужил.
— Разумеется. — Байяз медленно обошел стол. — Никто не заслуживает трона. Вот почему вам надлежит изо всех сил оправдывать оказанное людьми доверие.

«Второй раз лорд Брок встал перед советом и потребовал доказательств, и снова это никого не волнует. Каких доказательств ему надо? Родимое пятно на попке Луфара в форме короны? Доказательства — это скучно. Доказательства утомительны. Доказательства не имеют никакого значения. Людям куда проще скормить сладкую ложь, чем склонить на трудные поиски истины. Особенно если ложь всех устраивает. Почти все мы предпочтем короля без друзей и врагов, чем правителя, у которого и тех, и других в избытке. Нам подавай стабильность, а не туманную неизвестность».

Месть на самом деле не будет ни простой, ни даже вполовину сладкой, как мысли о ней.

— ...Очень важно, чтобы король производил благоприятное впечатление на своих подданных. Это-то и есть самое трудное. У низкорожденных амбиции малые, им для счастья хватает небольших милостей. Необязательно обходиться с ними по справедливости, достаточно создавать видимость...

— Тяжело тебе, наверное, живется?
— А кому легко? Жизнь не меняется. Никогда не менялась.
И то правда... если самому ничего не менять, то жизнь, понятное дело, никогда не изменится.

— Благоразумное поведение от ума не зависит.

— Досадно... — пробормотал Челенгорм. — Они так храбро дрались... И такой печальный конец.
Вест смотрел, как очередной истерзанный труп соскользнул с края рва и шлепнулся в груду страшных тел и торчащих конечностей.
— Так большинство осад заканчиваются. Особенно для храбрецов. Их похоронят в грязи, ров снова наполнят водой, и над ними заплещутся безмолвные воды Белой... Храбрецы они или нет, будет уже неважно.

Наставник Глокта стоял посреди огромного пустынного холла. Томясь в ожидании, он вытянул изогнутую шею в одну сторону, затем в другую; привычно хрустнули позвонки, по изувеченным мышцам между лопаток растеклась привычная боль.
«Зачем я делаю это, если мне больно?
Зачем мы себя мучаем — трогаем языком язвочку, сдираем волдырь, сковыриваем с раны подсохшую корку?»