– Ты просто должен понять, что вера не означает только веру в бога. Верить можно во что угодно. Что же касается церкви и веры, то не стоит путать эти понятия. Это не одно и то же. Ты можешь молиться, ходить в церковь и надевать дурацкий пиджак, потому что тебя заставляют родители или общество, но ничто из этого не доказывает твою истинную веру. A секрет лишь в том, чтобы верить в то, что помогает тебе жить. Если это бог, значит, так и должно быть. Если нет, то ничего страшного.

– Я не могу заменить его. Никогда не смогу. Но тебе это и не нужно, он ведь никуда не ушёл, просто... изменил место жительства.
– Скажешь, что он на небе?
– Да, я в это верю.
– Я смотрел «National Geographic», никуда он не попадёт. Он умер.
– Его тело – да, но душа вечна.
Он замолчал, потому что не верил в то, чего не видел, как и я в своё время. Но после твоей смерти я поняла, что порой это нужно – помогает не сойти с ума.

До кладбища добрались не все. Смотреть на убивающихся родителей гораздо сложнее, чем может показаться даже если никто из пострадавших не приходится родственником или другом, а просто знакомым.

Лучшая часть книги

Ведь в пятницу двадцать седьмого апреля, когда я с Патриком отправилась навестить маму, Брэндон Реднер в восемь часов три минуты вошёл в старшую школу Корка через главный вход с пистолетом Glock 26, принадлежавшим, как выяснилось позже, его отцу, и открыл стрельбу. До этого он побывал в доме Эмили, той девушки, что я видела с ним в доме престарелых. Он убил её мать, младшего брата, а после и её саму выстрелом в голову.

Патрик сказал, что если бы не вера, то мама, вероятно, покончила бы с собой. И хоть я и злилась на неё, я никогда не желала ей смерти. Какая разница, существует бог или нет, если лишь вера в него помогала ей жить?

– Я даже не знаю, кто ты: псих или гений.
– Это вроде как одно и то же.

– Бог не управляет каждым нашим поступком. Это не так работает, – заявила она серьезно, словно и была богом, словно он говорил через неё.
– А как?
– Почему, думаешь, он не оградил Адама и Еву от древа познания?
– Эмм... потому что он извращённый садист?
– Нет, – холодно, но не зло отозвалась она, – потому что он даёт выбор. Каждому из нас. А это самый верный признак любви.
– Любви, да?
– Если любишь человека, то не ограничиваешь его ни в чём, даёшь ему выбор и принимаешь последствия этого выбора.
– Звучит складно, да только работает паршиво.
– А это наша вина. Бог дал моему отцу всё, чтобы быть хорошим человеком, но он не выдержал испытаний и выбрал иной путь. Вины бога в этом нет.

— дело не в том, какие правила ты нарушаешь, а в том, кто это видит.
– И если никто не видит...
– ...значит, ничего не было, – продолжает он спокойно.

– Не критикуют только тех, кто ничего не говорит, не делает и никем не является, – ты чуть подаёшься вперёд. – Ты же не хочешь быть никем?

– Я люблю читать, я ценю силу слова. Мне нравится музыка. Видя красивую картину или скульптуру, я понимаю, что моя душа каким-то образом отзывается на эту красоту. И знаешь, мне так много хочется выразить, но у меня нет таланта, чтобы это сделать. Мои чувства больше меня самой, но я не способна превратить их в нечто восхитительное. Я могу только созерцать. Это очень печально...
– Созерцание – тоже талант, – уже тише добавляю я. Ты это никак не комментируешь.

– Если она действительно придёт к вере, то это только её выбор. Попытавшись навязать своё мнение, только навредишь.
– Я не хочу навязывать своё мнение, только хочу понять, откуда эта вера. Я знаю, что верить неплохо – плохо, когда вера – это единственное, что у тебя есть.

Я не верю в церковь: в пожертвования и индульгенции, в молитвы и службы, в священников и монахов. Но мне искренне хочется верить в то, что где-то есть что-то величественнее, духовнее нас, то, что может помочь нам, несмотря ни на что, оставаться людьми, при этом не лишая свободы выбора. Вера – не средство порабощения, не право людей в чёрных простых одеяниях навязать своё мнение. Вера – это свобода. Вера – это надежда. Так я это вижу.

Но в то же время в маленьком городе ты никто, становишься таким же маленьким, как и он. Ты не личность, ты – часть команды, потому что всё уже решено за тебя, традиции давно устоялись, и ты обязан им следовать, какими бы чудовищными они ни казались. Изменить их невозможно. Это примерно то же самое, что пытаться убедить древних людей в том, что земля на самом деле круглая, а не плоский блин, стоящий на черепахе, а черепаха – на слонах, а слоны – на китах...