Я никогда не был в Африке, Азии и Австралии, не стоял перед Сиднейской оперой и Зимним дворцом русских царей. Моя жизнь прошла в Ирландии, и сейчас иногда возникала мысль, не было ли это ужасной ошибкой. Но тогда список моих ошибок так длинен, что лучше его не пополнять.

Людей надо уничтожать. Сначала остальных, потом дальних родственников и близких, если необходимо. Уничтожать выборочно хотя бы каждого пятого. Если есть подозрение, зачем ждать, когда он превратится в бешеную собаку?

Прохор приподнялся на локте и, рассеянно глядя на ногу, понял: во всём мире нет человека, способного познать его левую ступню. Не в силах больше смотреть на неё, Прохор прикрыл ногу одеялом и опустил голову на подушку.

Однажды я хотел отрезать пучок волос от бороды Солженицына, для магического обряда. Но узнал, что попасть к нему нельзя. Он живёт за городом, никого не принимает. Я хотел пойти неофициальным путём, перелезть через забор, но выяснилось, что его дом охраняется, как зона, на заборе колючая проволока, а внутри сторожá. То есть Солженицын как бы всё ещё сидит.

Автоответчик в больнице: Если у вас кнопочный телефон, и вы знаете нужный вам номер добавочного, можете сразу набрать. Если нет, наберите 17 для обслуживания на языке окаянных англичан или 12 для обслуживания по-французски на великом и свободном языке угнетённой части нашего общества.

Рассказывать историю своей впустую растраченной жизни я затеял в ответ на гнусный поклёп, возведённый на меня Терри Макайвером в его автобиографии, касающейся моих отношений с Букой, моих трёх жён и той жуткой истории, что я, как гроб, буду влачить до могилы.

“Солнечный свет” сейчас работал главным образом на его “я”. Фабрика известности, маскирующаяся под фабрику разоблачений. Он позволял Новому Режиму демонстрировать Андреаса Вольфа как вдохновляющий пример открытости, а взамен, когда от этого нельзя было уклониться, защищал Режим от неприятной огласки.

Внутри Нового Режима было немало потенциальных Сноуденов – сотрудников, имеющих доступ к алгоритмам, с помощью которых Фейсбук наживается на личной информации о пользователях, или к алгоритмам, позволяющим Твиттеру манипулировать мемами, якобы возникающими спонтанно. Но страх умных людей перед Новым Режимом оказался еще сильней, чем страх, внушенный Режимом людям менее умным, перед Агентством национальной безопасности и ЦРУ, – ведь это азбука тоталитаризма: свои собственные методы террора приписывать врагу и представлять себя единственной защитой от его козней. Так что потенциальные Сноудены большей частью помалкивали.

Фаш вспомнил, как впервые встретился с Генри – это случилось тридцать лет назад в католическом сиротском приюте Святой Ренаты. Генри тогда исполнилось почти одиннадцать лет, и его нельзя было назвать милым ребенком. К тому же он страдал недержанием мочи, был патологическим лжецом и непредсказуемым психопатом. Вполне возможно, конечно, что жизненная карьера психопата начинается с какого-то трагического события, но нередко таким событием становится само его появление на свет. Зло является в мир в невинном обличье. Оно растет, обретает образ и играючи принимается за свою работу. За плечами Генри было уже много испытаний – он успел сбежать из нескольких приютов, но никогда об этом не рассказывал. Каждый предыдущий день он оставлял позади без раскаяния и сожаления.

Генри больше, чем его ровесники, пользовался успехом у девочек, лучше всех умел ладить с авторитетами и отличался в борьбе за лучшие порции. Собственно, он всегда их и получал. Он, как взрослый циник, буквально излучал равнодушие, что делало его страшным и сильным в бесчувственности. Как в классе, так и в отношениях с воспитателями он всегда добивался льгот и преимуществ. При этом действовал настолько искусно, что мало кто чувствовал себя ограбленным.

…дело просто было в том, что у него — слепая, совершенно неразумная убежденность в том, что, когда настанет миг, если ничего не произойдет, какая-то часть его возьмется и заставит что-то произойти. Когда он о ней думал, она выглядела вполне бессмысленно; просто таяла, ослабевала, поэтому, чтобы ее спасти, он снова запрятал ее в темноту. Даер не мог в это поверить, но ему нравилось, что она там.