Дорогобуж

Беда, о которой говорили ему, оказалась не на дальнем фронте, как всегда бывает, когда старшее звание призывает к патриотическим сантиментам. Беда была рядом, подле Бори, в мелочах: в домах, чьи парадные фасады стояли теперь стыдливо, как будто понимая, что они не к месту, не ко времени, в остановившихся трамваях, в светлых, обнадеженных лицах, которым суждено погаснуть от разочарования, так как нет и не было такой прекрасной идеи, которую бы не изуродовал человек корыстью.

До страшного суда еще далече. А без буйства человек ни жив, ни мертв. Так, сорная трава. Не полютуешь — не вспомнят.

Но Иван Дмитриевич был мастером себя прощать и затяжным терзаниям не предавался.

Две незримые руки душили Роуз со спины. Праздность и начитанность. Она отдавала себе отчет в том, что такие приступы характерны для человека с высшим образованием, не нуждающегося в заработке.

Молчаливый, лишнего не говорил и относился к своему языку как к ноге, которой нужно пользоваться по необходимости.