Двадцать девять

Новелла в жанре грязно-провинциального реализма. К работе прикладывал руки только сам автор, тщательно скрывая текст от редакторов и прочих глаз, стремящихся внести свою лепту. Этим автор исключил даже малейшую возможность спасти свое творение от провала. В предложениях нет ошибок, само по себе каждое предложение – ошибка, совершенная несколькими темными ночами во время отхода от панических атак. Автор читал это лишь однажды – во время написания. Сил перечитать это еще раз у него не набралось, но он помнит, что пропаганды суицида, оскорбления чьих-то чувств и одобрения чего-то плохого в его книге нет, как и всего остального, кроме абсурда.