Мой брат – супергерой

Жить с Джо означало непрерывно дрейфовать от одной крайности к другой. Веселье —упадок, действие — размышление, неожиданность — предсказуемость, наивность — гениальность, порядок — хаос. Джо — тот, кто может броситься на землю, изобразив случайное падение. Кто сначала пишет, что нужно сделать, а потом делает. Кто спасает от бабушки улиток, которых она собирается готовить. Кто на вопрос: «У тебя в руке игрушка или настоящий волк?» — отвечает: «Настоящая игрушка». Кто ставит подножки девочкам, чтобы помочь им подняться и отряхнуться и потом спросить, как дела. Кто говорит: «В Африке — зебры, в Америке — буйволы, в Индии — слоны, в Европе — волки, в Азии — панды, в Китае — китайцы», а когда видит китайцев, то смеется и щурит глаза, хотя
они у него и так китайские. Кто до хрипоты спорит, травоядный у него тираннозавр или плотоядный. Кто называет старушек дряблыми и так прямо им и говорит при встрече. Кто при виде таблички «По газону не ходить!» отворачивает ее и ходит по газону. Кто, полу-
чив поручение принести тебе сверху телефон и спросить у папы, будет ли он суп, идет к папе и спрашивает, хочет ли он телефон. Кто прогоняет тебя, заявляя, что справится сам, но по легкой неуверенности в голосе ясно, что говорится это скорее в попытке подбодрить себя самого. Кто не может понять, почему тень следует за ним по пятам, и то и дело оборачивается проверить, на месте ли она.
Джо был олицетворением многих вещей, но прежде всего — свободы. Свободы во всех ее аспектах, чего так не хватало мне.

Если тебя не ценит кто-то другой, это лишь поднимает твою собственную самооценку. Люди смеются над тем, чего не понимают и боятся.

Ситуация с Джо — после того как мы вернулись из кемпинга, а потом Джо спустился в парадную гостиную поиграть вместе со мной, Бруном и Скаром, а потом я почти сумел рассказать все Арианне, а потом постепенно начал отрывать прилепившийся к нему
штрихкод дауна и воспринимать его таким, какой он есть в действительности (чему папа пытался научить меня за много лет до того, когда я нашел книгу в синей обложке), — в общем, ситуация с Джо улучшилась в десятки раз. И когда однажды вечером он кубарем влетел в комнату и попросил меня сводить его на карнавал — только он и я, оба в маскарадных костюмах, — я воспринял это совершенно естественно и согласился.

Народу — не протолкнуться; похоже, собрался весь Кастельфранко. Каждые десять секунд приходилось здороваться — с друзьями, приятелями, чьими-нибудь родителями. И мы здоровались. Я, мой блондинистый парик, мои розовые штаны и мой брат.
Все вместе.
Без всякого стеснения.
Такие вещи невозможно объяснить: это просто случается, и все тут.

— Да, Джакомо. Раньше меня били книгами, стульями, партами. В старшей школе. Говорили — урод, идиот, обезьяна, дебил. Меня не любили. Но они не догадывались.
— О чем?
— Что благодаря им я полюбил себя. И стал благодарить Бога, что он не сделал меня таким. Как те, которые меня обижали. Им еще хуже, чем мне: они родились без сердца. И я благодарил его за эту лишнюю хромосому… Так, а где она у меня? — Он оглядел себя.
— Они внутри ядра…
— А, вот! — Он прижал палец к солнечному сплетению. — Я рад, что я такой. Мне нравится мой характер, мои друзья, моя семья, моя жизнь. Мы все — часть жизни. — Он развел руки в стороны. — Жизнь — единственная вещь, которая возникает из ничего. Она
принимает разные формы. Цветок, олень, камень…Хотя нет, камень не подходит… Правда, когда кидаешь камни, они тоже двигаются, значит… В общем,олень, Давиде, Джакомо, Филиппо, Лаура, песня Лучо Баттисти…
Я улыбнулся.
— Конечно, я не стану ученым, — продолжал он, —зато я лучше всех делаю оладьи.
— Ты умеешь делать оладьи?
— Ага.
— Медовые?
— Ага.
— А ты их сегодня, случайно, не принес?
— Вон они. — Он показал на стол слева от нас.
Мы подошли к столу. Я попробовал медовые оладьи, которые просто обожаю. И это были лучшие медовые оладьи в моей жизни.