Oh, Boy!

— И что же ты такое сделала? Да перестань ты выть!
Моргана всхлипывала: «Я… я…», и больше ничего не могла выговорить. Барту хотелось пришибить ее портфелем.
— Я… я получила но-о-ль!
— Ну вот, приехали! — сказал Барт с наигранным негодованием. — Ты и так уже уродина. Если еще и дурой станешь…

В записке говорилось: «Будьте так добры, разрешите моей дочери Моргане сегодня, во вторник, 19 октября, не ходить в бассейн. Она немного простужена и кашляет. Заранее благодарю». И подпись: «Катрин Дюфур». Читая эту записку, страшную своей обыденностью, — немудрящую записку матери, у которой приболела дочка, — Моргана почувствовала, что сердце у нее вот-вот остановится. Все это было так близко, вот только что, вчера. Слова выглядели еще совсем живыми. Моргана обвела глазами комнату, как ребенок, которому что-то приснилось. Ее взгляд снова упал на домашнюю работу. Ноль. Моргана как сомнамбула взяла ручку и, сильно нажимая, недрогнувшей рукой подделала подпись.

умаслить собеседника.
— Ничего сложного, Эме. Просто вам надо будет сделать вид, что вы моя подружка.
— Никто не поверит, — категорически отрезала она.
— И вы туда же! Но мне надо обмануть судью по делам несовершеннолетних. Мне не отдадут детей, если я не буду выглядеть нормальным. Как ваш муж. Вот он считается нормальным. А я — нет.
Барт скрипнул зубами.
— Извините, Барт, можно я сяду, — вдруг сказала Эме. — Мне что-то дурно.
— Oh, boy! У вас-то хоть не лейкемия? — воскликнул Барт, которого треволнения жизни начали утомлять.

беззаботным жестом. Потом снова принялся за ее воротничок.
— Так вот, понимаете… Будьте душечкой, Эме, приведите мне ребят так эдак в половине первого, вроде как у вас беда. Позвоните в дверь с этим вашим выражением жертвы семейного насилия…
Он придирчиво изучал лицо бедняжки.
— До субботы ведь это не слишком заживет, а? Вы скажете…
Он в совершенстве воспроизвел затравленный взгляд и интонации Эме:
— Он хотел меня убить. У него приступ буйства. Г-н Морлеван, пусть дети побудут у вас. Не надо им этого видеть!
Испуг, недоумение, смех прошли по лицу Эме, как тени облаков по лугу.
— Попробуйте, скажите так. —

хорошие дни он шутил про себя, что если после смерти попадет в ад, то особой разницы не заметит. Другие мальчишки сразу взяли его на заметку, потому что он вел себя не как все. Он не интересовался ни настольным футболом, ни сортирным юмором, а забивался в комнатушку сестер и сидел там на полу, подпирая стенку. «Б’таник» — так определило его общественное мнение. Кролик стал при нем придворным мучителем.