Пироги и пиво, или Скелет в шкафу

Я пребываю в очень странном настроении сейчас. Я уже читала Моэма раньше. И никогда мне с уверенностью не хотелось воскликнуть: «О да!» Все вокруг кричали, а я не могла. В то же время, когда все хором поют осанну, ругаться на признанного классика как-то неловко… А с другой стороны, почему неловко-то? Ну не нравится мне всё это. Всё это словоблудие, всё это переливание из пустого в порожнее, все эти бесконечные лирические отступления. Они скучны! Сколько раз на протяжении романа можно было назвать улыбку «детской и одновременно дерзкой»? Ну должны же быть какие-то ограничения. Ну закончились у тебя синонимы, так оставь ты уже эту улыбку, наконец, в покое, господи! Да и к тому же, вот в этом, к примеру, романе, рассказчик только и делает, что ругает почившего гения, ни в какую не признавая его заслуг.

Настроение всего романа, и не этого первого, кстати… Я припомнила предыдущие опыты моего общения с Моэмом и моё недоумение, подумав, что, возможно даже, дело во мне, и я это его как-то неправильно читаю. Ну мало ли. Решила послушать аудиоверсию. Это была очень плохая идея. То высокомерно-снисходительное настроение, которое сразу бросилось в глаза и показалось мне не очень-то приятным, в исполнении профессионального чтеца достигло прямо-таки тошнотворного апогея, и я решила книгу всё-таки читать.

Роман написан от первого лица, в самом начале автор представляет нам персонажа, писателя. Тут много-много страниц завуалированного сарказма, который вполне вмещается в короткое выражение: «Без мыла в … куда угодно влезет». Да, такой вот исключительно приятный человек. И добрый он вмеру, и вмеру он талантливый, услужливый вмеру, и вмеру толстый, и вмеру румяный, ну и так далее. Вот почему мне раньше никогда не хотелось обсуждать с кем-либо творчество Моэма. Ну правда же, как-то неправильно употреблять относительно его творений слова на ж. Но тут неожиданно он сам развязал мне… язык, написав:

"Конечно, мы знаем, что женщины обычно страдают запором, но изображать их в литературе так, как будто они вовсе лишены заднего прохода, - по-моему уж чрезмерная галантность." (с.)

(Что касается этого «обычно», готова допустить, что в данном конкретном случае накосячил переводчик.)

Что ж, спасибо автору за это. К чёрту галантность! Теперь я могу прямо заявить, что рассказчик в произведениях Моэма, включая и это, напрочь лишён заднего прохода. Рассказывая о своём прошлом, он как бы шутит, как бы говорит: «Вот, видите, я уже посмеялся над собой, но этого уже достаточно. Я уже всё сделал, вы тут от себя ничего не добавляйте. Ни-ни.» И при этом на все лады изливает помои на вдову писателя и на своего собрата, задумавших издавать биографию «великого человека», избегая острые моменты.

Из этого, собственно, весь роман и состоит. Рассказчик (у него имеется имя, но поскольку большинство читанных мной романов Моэма были написаны от первого лица и одним и тем же тоном-стилем-слогом, то я и думаю, что это сам Моэм) без конца пускается в невообразимо многословные лирические отступления, а рассуждая о литературе в целом, безапелляционно осуждает невообразимо многословные лирические отступления. Он осуждает неприличное поведение в разнообразных его проявлениях, а сам спит с чужой женой. Он скромно заявляет, что ошибался в своих оценках в жизни всего раза два. И покажите мне хоть одного персонажа Моэма, который вызывал бы симпатию, хоть одного, написанного без сарказма, без цинизма, без зависти и без осуждения со стороны автора. Мне такие не попадались. И в этом романе их тоже нет.

"Тогда я ещё не приноровился со знанием дела судить о работах современных художников, как, льщу себя мыслью, умею сейчас." (с.)

Это огромная проблема, потому что только тем он и занимается на протяжении всей книги, что льстит себе по любому поводу. На всех же остальных отыгрывается за каждую мелочь безжалостно и желчно.