Седьмая функция языка

– Похоже, я застрял в каком-то грёбаном романе. 
– What?
— I think I am trapped in a novel. 
Студент, с которым он говорит, откидывается на спину, выпускает в небо сигаретной дым, смотрит, как движутся звезды в небесных сферах, отхлебывает пиво из горлышка, приподнимается на локтях, выдерживает долгую паузу, зависающую в американской ночи, и наконец произносит: «Sounds cool, man. Enjoy the trip».

Симон и Бьянка долго смотрят друг на друга, и в этом взгляде столько всего, о чем надо сказать, чем поделиться, столько эмоций; прошлое, настоящее и теперь уже – условное наклонение прошедшего времени (худшая из всех, грамматическая форма сожаления).

Победы в политике – всегда итог и в тоже время начало, вот почему возбуждение от неё переходит в головокружительную эйфорию.

Когда ты счастливчик, за которого голосуют глазами, необязательно (слава богу!), чтобы тебя понимали.

В библиотеке Корнелла никогда не заходит солнце, она открыток круглосуточно.
Здесь все книги, о которых Симон может только мечтать, и даже больше. Он как пират в пещере Али-Бабы, но чтобы унести с собой немного сокровищ, достаточно заполнить формуляр. Симон проводит кончиками пальцев по корешкам книг, словно гладит колосья на собственном пшеничном поле. Вот он, коммунизм в действии: общее – значит, моё, и наоборот.