Татьяна Трубина, автор телеграм-канала Bookовски, написала обстоятельный обзор двух книг Яня Лянькэ, в котором рассказала, о каких коллективных травмах китайского народа автор пытается говорить, напрямую или метафорически.
Что нужно сделать, чтобы твой роман запретили на третий день после выхода из печати? Вариантов много, но самый простой – написать в нём о том, что происходило на самом деле. Так и поступил Янь Лянькэ в своих «Снах деревни Динчжуан», за сюжетом которых стоит реальная история. В 1990-е годы правительство КНР поощряло сдачу крови как средство заработка, по всей стране открылись «станции крови», на которых медики часто осуществляли плазмаферез общими иглами и даже мешали донорскую кровь – из забранной выделяли плазму, а затем возвращали «обезбоженную» кровь обратно в вену. В итоге в пяти китайских провинциях до 80% взрослого населения заразилось ВИЧ и гепатитами. Особенно пострадала центральная провинция Хэнань, где «эпидемия крови» выкашивала целые деревни. Как водится, власти Китая предпочитали делать вид, что ничего не происходит, и только в нулевые под давлением международного сообщества признали, что не всё идёт по плану. Хэнаньская деревня Динчжуан стала символом этой трагедии: большая часть её жителей умерла без лечения, а оставшиеся столкнулись с социальной изоляцией и бедностью.
Янь Лянькэ неоднократно бывал в Динчжуане и видел последствия случившегося в деревне своими глазами. Мало того, ему удалось собрать о происходившем там так много информации, что он даже планировал написать сразу две книги: большой роман и нон-фикшен об эпидемии ВИЧ. Но в итоге, расстроенный запретом повести «Служить народу», за работу над документальной книгой так и не сел, а замысел романа подверг серьёзной самоцензуре. В результате на свет появились «Сны деревни Динчжуан», рассказчиком в которых стал мёртвый двенадцатилетний мальчик, убитый соседями за грехи родителя, а героями – его видящий сны о смертельной «лихоманке» дед, пытающийся заработать на эпидемии отец и умирающий от СПИДа дядя, влюбившийся в такую же, как он, обречённую девушку – столкнувшуюся с презрением родни жену его кузена.
В романе нет обвинений в адрес правительства, нет душещипательных подробностей умирания, это типичный Янь Лянькэ с его фольклорными повторами, отсылками к Библии, гротеском и «снобродством», которое размывает границы реального и заставляет сомневаться в правдивости прочитанного. Большая часть сюжета посвящена отношениям Дин Лян и Ян Линлин, которым важно быть похороненными вместе, и ради этого и они сами, и их родственники идут на некоторые жертвы. Но даже с таким смещённым сюжетным фокусом «Сны деревни Динчжуан» стали очень неудобной книгой: проблемы слишком узнаваемы, герои слишком человечны, а сюжет слишком страшный. С помощью образов сна и смерти, с помощью метафор и притчевости Янь Лянькэ всё же смог поговорить с читателем о том, что всегда предпочитали хоронить молча, закапывая глубоко под землю в социальном гробу за двести юаней вместе с покрытым язвами телом.
Примерно так же – символически, обтекаемо и при этом беспощадно писатель поступил и в романе «Четверокнижие», другом важном для его творчества произведении, в котором Янь Лянькэ вновь обратился к коллективной травме уже другой эпохи. На этот раз его интересовало время Великого скачка и «культурной революции», когда Мао под девизом «догнать и перегнать Запад» запустил модернизацию, в рамках которой насильственно создавались народные коммуны, все металлические инструменты переплавлялись в деревенских доменных печах, продовольствие стало распределяться централизованно, а писатели, учёные, верующие и другие неугодные партии «неисправимые» легко могли попасть в один из трудовых лагерей перевоспитания, сеть которых быстро раскинулась по всей стране. Один из таких лагерей, где людей отправляли на физически непосильную работу, располагался на берегу озера Цинхай. Именно он и стал прообразом места действия романа.
В «Четверокнижии» нет привычного нам линейного повествования, структурно текст состоит из нескольких вымышленных писателем книг, написанных обитателями лагеря в разном стиле. В них – судьбы Учёного, Инженера, Пианистки и Писателя, заживо погребённых в песках идеологии и пытающихся с разной степенью успеха сохранить человеческое лицо внутри бесчеловечной машины, требующей от них всё больше и больше ради выживания и сохранения надежды на свободу. Янь Лянькэ работал с материалом не менее трагичным, чем в «Снах…», язык его стал ещё более плотным, ещё более абстрактным и образным. Роман, в котором руководителем исправительно-трудового лагеря является некий Мальчик, открывший технологию песочной плавки и готовый выпустить на свободу заключённых, предоставивших ему нужное количество красных цветков и бумажных красных звёзд, написан словно изнутри самой этой совершено абсурдной системы и при этом во всём крепко связан с реальностью: он основан на архивных источниках и рассказах выживших.
Оба эти произведения словно осколки одного зеркала, отражающего коллективное прошлое Китая. И в это зеркало, как показывает история Яня Лянькэ, всё ещё не только больно, но и опасно заглядывать. В одном произведении мы видим болезнь реальную, случайно попавшую в вены живых людей из-за халатности врачей и закрывающего на это глаза государства, в другом – болезнь метафорическую, впрыснутую прямиком в сознание. В «Снах деревни Динчжуан» смерть стала избавлением, обыденностью, на которую никто уже давно не обращает внимания, в «Четверокнижии» же сама жизнь превратилась в форму наказания, за которой стоят свои бюрократические проволочки. Эти тексты объединяет не только исторический подтекст, но и те честность и упёртость, с которыми их автор отказывается участвовать в национальной амнезии: говоря устами мёртвого ребёнка или языком подчиняющей и порабощающей человека системы, он словно выкрикивает правду из-под плотного, как динчжуанская земля, слоя метафор, раз уж её запрещено говорить напрямую. И в этом вся суть творчества Яня Лянькэ – кричать о том, о чём запрещено говорить.
Комментарии