Названия книг Валерия Бочкова определённо нельзя отрывать от имени автора, иначе может случиться конфуз. Что такое «Медовый рай»? Любовный роман? Если поискать на Readarate, найти этот любовный роман даже можно.
Что такое «Медовый рай» Бочкова? Это женская колония, единственная в Аризоне, самостоятельно приводящая в исполнение смертные приговоры.
Уровень творящегося в книге трэша хорошо описывает маленькая деталь: высоконравственный начальник тюрьмы, согласно мнению бывалых заключённых, уделяет так много внимания новенькой Софье Белкиной только потому, что она рискует стать самой молодой приговорённой к смерти через электрический стул за всю историю «Рая» — да что там, всей Америки! Это рекорд.
Такими деталями и их действием на человеческую психику полон весь роман. А ещё он очень неплохо написан, атмосферен и сюжетно незатейлив, хотя и содержит в себе некоторое количество весьма годного экшена.
В общем, мне субъективно Бочков очень нравится, вот примерно так выглядит моё идеальное пляжное чтиво.

В третьем своём романе Вернер всё так же держит планку — и даже немного подняла её относительно не самого удачного, на мой взгляд, «Грустничного варенья». Всё тот же сплав любовного романа и психологической драмы, всё те же отличные язык и проработка персонажей, щепотка мистики и множество ярких деталей для атмосферы — но вдобавок ещё и крепкая детективная интрига, а вместо полюбившихся за первые две книги пейзажей микс из театрального закулисья и греческих мифов. Вернер развивается как автор и не даёт заслуженному признанию вскружить себе голову — и единственное, что огорчает меня уже второй роман подряд, так это слитый финал. Ну и название с обложкой, но это, право, мелочи.

Книга Нисенбаума состоит из коротких и очень длинных, почти размера повести, умопомрачительно хорошо написанных рассказов. Это, безусловно, очень мой фансервис — когда важно не о чём написано, но как. И это «как» распространяется далеко за пределы стиля, охватывая уникально чистый и с какими-то особо хитрыми фокусировками на бытовых чудесах и тёплых вещах взгляд автора на жизнь. Обычно мне взгляд автора на жизнь до фонаря — потому что попытки топорно накормить меня жизненной мудростью я не перевариваю, а если перевариваю, то с большим трудом. Но здесь о жизненной мудрости и прочих умных мыслях речь не идёт — Нисенбаум даёт читателю погонять какие-то волшебные (вовсе, кстати, не розовые) очки, или подзорную трубу, или другой оптический прибор, через который сам смотрит на мир, и о чудо! — мир-то оказывается гораздо более крутым, нежели казался тебе до чтения «Любимых чудовищ». Даже — даже! — если ты отпетый оптимист.

В книге Вильке — отлично иллюстрированной, но тут я необъективна, очень уж люблю штриховые сепийные иллюстрации — много мелких бытовых деталей, но мало сюжетной конкретики. Такой и должна быть притча: мы не знаем ни имени Мусорщика, ни города, где он живёт, нам ничего неизвестно о войне, из-за которой в городе появились беженцы, была ли эта война на самом деле и откуда взялся Проходящий. Всё это, впрочем, совершенно неважно, если после этой книги вам хочется добыть полосатый (или любой другой) зонтик и высадить в ванне на балконе лаванду (или любые другие цветы). Или сыграть на мандолине португальскую песню (что характерно, ни мандолины у вас нет, ни португальского вы не знаете). Или найти какой-то свой, совершенно особенный сорт зонтиков, лаванды и мандолин — и понять, что у любого мусорщика на улице, вполне возможно, этот сорт тоже имеется. А если нет — то это исключительно дело времени и наличия рядом надёжного проводника. Проводника этого — как Мусорщик Проходящего — с некоторой вероятностью погонят сначала ссаными тряпками, но это тоже, увы, нормально. Это тоже — в итоге — служит тому, что всё заканчивается хорошо.

Книга об очень странной войне — по крайней мере, по контрасту с предыдущими книгами цикла. Не потому, что война «чужая» — об этой проблеме, отличии народной войны от нужной только верхам, подробно и многословно, но очень доходчиво написал Лев Николаевич в «Войне и мире». Интересно здесь то, что во второй половине XX века большинство войн ведутся не только на реальном фронте, но и на информационном. Мы делаем вид, что никакой войны нет; мы лжём о составе участников этой войны и скрываем истинные интересы воюющих.
В смысле, воюющих сторон — у воюющих солдат интерес простой: выжить, остаться целым и похоронить как можно меньше друзей. У объяснить себе, зачем ты стрелял, убивал, хоронил, ломал себя сам наживо и позволял ломать другим. И вот на этом этапе рефлексии у людей начинает отслаиваться мозг — потому что так устроена информационная война, она использует оружие массового поражения и не выбирает себе жертв на какой-то одной стороне. Достаётся всем.
Именно информационный фактор войны мешает совершить людям адаптацию к нормальной, не-военной жизни — и таких «неуспокоенных» афганцев по обе стороны Атлантики хватает.

Эта книга, вопреки ожиданиям, заставила меня вовсе не пересмотреть отношение к Великой Отечественной — по-моему, переносить образ с агитационного плаката в жизнь без реалистической обработки могут только очень наивные люди, так что ужасы войны для меня открытием не стали.
А вот критический взгляд на общество — что середины XX века, что нынешнее — через призму вот этих конкретных женских судеб заставил меня едва ли не впервые всерьёз рассматривать феминистическое движение. Если даже женщин-героинь так прессовали гендерными стереотипами и едва ли не в вину им вменяли, что они защищали Родину наравне с мужчинами, что-то с этим обществом не так. Было и, к сожалению, остаётся.

Я давно слежу за творчеством Свечина — знаю, например, что это уже какое по счёту серийное оформление его книг и, по-моему, самое удачное, — но почитать собралась только сейчас. И ожидала — в связи с тем, что Свечина часто сравнивают в Акуниным, — немного другого. Однако никакого разочарования у меня в помине нет, напротив, я бесхитростно радуюсь тому огромному массиву знаний об истории России, которым Свечин щедро делится со своим читателем, и он меня, вопреки ожиданиям, не утомляет. Кажется, автору куда важнее рассказать, как в 80-х гг. XIX века «обстояли дела», нежели прописать характеры или закрутить детективную интригу. Немного напоминает — по месседжу — сериал «Тайны дворцовых переворотов», с той лишь разницей, что эпоха переворотов в эстетике XVIII века прошла, близятся перевороты века XX, революционные.

Почему небольшой по объёму и скудный по сюжету роман Филипенко вызывает интерес? Он очень кинематографичен и обезоруживающе прост, но при этом неглуп.
Почему главный герой, будучи не самым приятным на свете человеком, вызывает если не сочувствие, то внимание к своей судьбе? Потому что автор рисует образ мудака, но при этом совершенно его не романтизирует - в отличие от многих других авторов, в отличие от того же Бегбедера, с которым некоторые Филипенко теперь, после «Замыслов», сравнивают.
Конкретные косяки и имманентные дурные свойства персонажа не завёрнуты в эстетичный фантик «Да, я мудак, но вам же это нравится, не так ли?». И я бы сказала, что никакого фантика здесь нет вовсе, отчего и брезгливости нет, а есть любопытство учёного-естественника.
И стиль тоже такой - просто и естественный, на мой вкус даже слишком простой, но вполне достойный по уровню. Не скажу, что резко зафанатела от автора, но да, он несомненно талантлив.

«Грустничное варенье» понравилось мне чуть меньше, чем предыдущая книга Вернер — может, потому что невероятное горе, приключившееся с главной героиней, сваливается на читателя сразу и является отправной точкой. Но в любом случае автор продолжает быть тонким психологом, радовать читателя небывалой красоты пейзажами (не многие из современных автором хотят и умеют играть в пейзажи) и чудесно воссоздавать атмосферу. По второй книге видно, что это не автор одного произведения, что мастерство Вернер растёт, да и сейчас она писатель отнюдь не слабый. Очень интересно, во что превратятся её тексты через два-три года.

Вот такой, на мой взгляд, и должна быть современная массовая литература — живой, художественно правдивой, балансирующей между поэтизмом и несуровой правдой жизни, о коей писать сложнее всего. Вернер хорошо умеет рисовать места, в которые хочется попасть, и героев, с которыми ты проводишь всю книгу в непосредственной близости,а потом не без сожаления, но легко прощаешься.
В общем, пять баллов — за всё, кроме композиции, очень уж заюзанная.
Главный конфликт и его развитие — даже шесть баллов.