В одном из таких перечней, относящихся к миланскому периоду, 1490-м годам, перечисляются интересующие его темы. «Измерить Милан и его окрестности» — вот первая запись. Затем стояла практическая цель, что явствует из пункта ниже: «Нарисуй Милан». Другие пункты свидетельствуют о том, что он настойчиво выискивал людей, у которых желал, что-то разузнать: «Пусть знаток арифметики покажет, как вычислить площадь треугольника… Спроси бомбардира Джаннино, как построена башня в Ферраре без бойниц… Спроси Бенедетто Портиками, каким способом ходят по льду во Фландрии…»

Потрясающий опыт был поставлен Даниэлем Канеманом, лауреатом Нобелевской премии по экономике 2002 года. Канеман предложил группе волонтеров пройти испытание из трех этапов. «Короткий» состоял в том, что волонтеры ровно на шестьдесят секунд опускали руку в контейнер с водой температурой 14 °C, что неприятно и даже почти болезненно. На «длинном» этапе волонтеры опускали другую руку в контейнер, где температура воды тоже была 14 °C. Но через шестьдесят секунд туда потихоньку добавляли горячую воду, слегка повышая температуру до 15 °C. Еще через тридцать секунд волонтеров просили вынуть руку. Часть испытуемых начинала с «короткого» этапа, часть — с «длинного». В обоих случаях ровно через семь минут после того, как завершались два первых этапа, наступал третий, наиболее важный этап эксперимента. Волонтерам говорили, что они должны повторить одно из испытаний — какое выберут сами. 80 процентов предпочли заново пройти «длинное» испытание, вспоминая о нем как о менее болезненном.

Этот опыт с холодной водой очень прост, но его результаты подрывают основы либерального взгляда на мир. Он обнаружил нас внутри по крайней мере два разных «я» — «я» переживающее и «я» комментирующее. Переживающее «я» — это наше сиюминутное сознание. Переживающему «я» очевидно, что «длинное» испытание холодной водой было тяжелее. Вы шестьдесят секунд терпите четырнадцатиградусную воду, что точь-в-точь соответствует испытанию на «коротком» этапе, а потом должны еще тридцать секунд терпеть пятнадцатиградусную воду, что чуть-чуть легче, но все равно далеко не комфортно. Добавка не очень приятного переживания к очень неприятному не может сделать весь эпизод более привлекательным для переживающего «я».

Традиционный взгляд на мир как на пирог неизменного размера предполагает, что в мире есть всего два вида ресурсов: сырье и энергия. На самом деле видов ресурсов три: сырье, энергия и знания. Сырье и энергия невозобновляемы — чем больше вы их используете, тем меньше у вас остается. Знание, напротив, накапливаемый ресурс — чем больше вы его используете, тем больше его у вас становится. Кроме того, увеличение объема знаний может обеспечить больше сырья и энергии. Если я вложу сто миллионов долларов в поиски нефти на Аляске и найду ее, тогда у меня будет больше нефти, зато у моих внуков ее станет меньше. Если же я вложу эти сто миллионов в изучение солнечной энергии и открою новый и более эффективный способ управлять ею, тогда энергии будет больше и у меня, и у моих внуков.

Наука часто ассоциируется с секуляризмом и терпимостью. Если так, то Европа раннего Нового времени — последнее место, где следовало ожидать научной революции. В дни Колумба, Коперника и Ньютона Европа была первой в мире по концентрации религиозных фанатиков и уровню нетерпимости. Светочи научной революции жили в обществе, которое изгоняло мусульман и евреев, заживо сжигало еретиков, видело ведьму в каждой старушке-кошатнице и каждое полнолуние затевало новую религиозную войну.

Если бы вы попали в Каир или Стамбул в 1600 году, то оказались бы в многокультурной и толерантной столице, где в относительном согласии соседствовали сунниты, шииты, православные христиане, католики, армяне, копты, евреи и даже немногочисленные индуисты. Хотя дело не обходилось без трений и стычек и Османская империя привычно дискриминировала людей по религиозному признаку, в сравнении с Европой это был либеральный рай. Если бы оттуда вы отправились в тогдашний Париж или Лондон, то обнаружили бы города, захлестнутые религиозным экстремизмом, где дозволялось жить лишь пребывающим в лоне господствующей церкви. В Лондоне били католиков, в Париже — гугенотов, евреев давно выдворили, и ни в одну здравую голову не могла бы прийти мысль впустить к себе мусульман. И все же научная революция началась в Лондоне и Париже, а не в Каире и Стамбуле.

У карликовых шимпанзе, или бонобо, обычаи немного другие. Чтобы разрядить обстановку и скрепить социальные связи, бонобо часто прибегают к сексу. Когда встречаются две незнакомые стаи бонобо, поначалу они проявляют враждебность и страх. Джунгли оглашаются воем и воплями. Однако очень скоро самки одной стаи предлагают самцам другой заняться любовью, а не войной. Это предложение обычно принимается, и пару минут спустя потенциальное поле битвы уже заполнено бонобо, которые спариваются во всех мыслимых позах, даже свисая с ветки вниз головой.

Людям прекрасно известны оба этих приема. Иногда они формируют групповые иерархии наподобие тех, что существуют у обыкновенных шимпанзе, а бывает, скрепляют социальные связи сексом, как бонобо. Однако личные знакомства — с дракой ли, с совокуплением ли — не могут стать основой масштабного взаимодействия. Греческий долговой кризис не может быть разрешен ни кулачным боем, ни оргией греческих политиков с немецкими банкирами. Исследования показывают, что Homo Sapiens просто не в состоянии завязать личные отношения (хоть враждебные, хоть любовные) более чем со 150 индивидами. Выходит, взаимодействовать в массовом масштабе людям позволяет не личное знакомство.