И пели птицы…

Грех ложной скромности приводит лишь к торжеству низкого вкуса.

А ответ, судя по всему, заключается в том, что предела тому, на что способен человек, просто не существует

Наконец стемнело. Ночь проливалась волнами с горного кряжа, и стрельба в конце концов прекратилась.
И тогда земля вокруг пришла в движение. Справа от них поднялся солдат, неподвижно лежавший еще с первой атаки, но упал снова — раненая нога не выдержала его веса. Зашевелились и другие одиночные солдаты, полезли, точно черви, из воронок: они хромали, ползли, волокли свои тела по земле. Через несколько минут склон уже кишел ранеными, пытавшимися вернуться к своим окопам.
— Господи, — произнес Уир, — понятия не имел, что здесь столько народу.
Это походило на воскрешение мертвых, зарытых на кладбище в двенадцать миль длиной. Скрюченные, исстрадавшиеся тела во множестве поднимались из обожженной земли, ползком или пешком возвращаясь в мир живых. Земля словно бы отрыгнула целое поколение изувеченных мертвецов, каждого по отдельности, но вместе напоминавших некое сплоченное братство; земля отпускала их, но без особой охоты.
Уира трясло.
— Все хорошо, — сказал Стивен. — Стрельба утихла.
— Дело не в ней, — ответил Уир. — В этих звуках. Вы разве не слышите?
Стивен не замечал ничего, кроме тишины, наступившей, когда замолчали пушки. Но теперь, вслушавшись, понял, о чем говорит Уир: о тихом непрерывающемся стоне. Ни одного отдельного голоса он различить не смог, однако стон поднимался к ним от реки и уходил на полмили, если не дальше, вверх по холму. И по мере того, как его уши привыкали к отсутствию выстрелов, Стивен начинал различать его все с большей ясностью: казалось, стонет сама земля.