Лабиринт Мёнина

О том, что Джуффин покинул Тихий Город навсегда, мы договорились молчать.
Альфа утверждала, будто такая новость поспособствует новой вспышке эпидемии черной меланхолии: чужая участь нередко кажется завидной даже тем, кто искренне полагает себя одним из обитателей рая.

Отпустить на свободу кого-то другого гораздо проще, чем сделать то же самое для себя самого. Проверено неоднократно на живом человеке – то бишь на вашем покорном слуге.

– А что, личное благополучие действительно так уж мешало вашей ворожбе?
– Разумеется. Личное благополучие – состояние приятное, но для дела вредное, – сухо сказал Джуффин. – Магу нельзя быть ни счастливым, ни несчастным. И то и другое ослепляет и опустошает.

Вечеринка удалась на славу – как всегда. Впрочем, даже лучше, чем всегда: стоит уяснить, что переменчивый мир, которому принадлежит твое сердце, куда более хрупок и ненадежен, чем ты когда-либо осмеливался предполагать, любая нехитрая радость заставляет пронзительно звенеть какие-то особо потаенные, доселе молчавшие струны в глубоких синих сумерках твоего существа.

В этот день я по достоинству оценил терапевтический эффект исповеди: по мере того как очередной эпизод скитаний по Лабиринту Мёнина становился достоянием моих слушателей, умиротворяющая опустошенность приходила на смену нервной сумятице тягостных воспоминаний. Я чувствовал себя классной доской, которую исписали мелким убористым почерком, мучительно пытаясь доказать некую безумную, невозможную теорему, сводящую с ума даже поверхность, на которой она записана. А теперь чья-то легкая рука медленно стирала строчку за строчкой – я почти видел, как взлетает в воздух и медленно оседает на пол мелкая меловая пыль…