Не верьте Булгакову! 7 знаменитых советов автора, которым он не следовал сам

Московский квартирный вопрос испортил всех, включая самого Булгакова. Он приехал в столицу в 1921 году с небольшим чемоданчиком и нашёл приют в квартире своей сестры, шумной коммуналке на Большой Садовой, 10.  Как писал сам автор, «гнусная комната гнусного дома», «отвратительный потолок – низкий, закопчённый и треснувший, но всё же потолок, а не синее небо в звёздах над Пречистенским бульваром». Из соседей самогонщик, милиционер, проститутка Дуся, которые гремели кастрюлями, устраивали драки и поминутно строчили на писателя доносы. Имели право: у нового жильца не было прописки. Что оставалось делать? Пришлось просить о прописке начальницу Надежду Крупскую. Она была руководителем Главполитпросвета, в литотделе которого работал Булгаков. Крупская прислала в домком короткую записку «Прошу прописать», и всё быстро решилось.

По немногим сохранившимся фотографиям видно, что Михаил Булгаков невероятный щеголь. Даже много лет спустя журнал GQ говорит о нём как об иконе мужского стиля. Воспоминания Валентина Катаева о костюме «синеглазого приятеля» таковы: «он надел галстук бабочкой, цветной жилет, ботинки на пуговицах, с прюнелевым верхом, и даже, что показалось совершенно невероятным, в один прекрасный день вставил в глаз монокль». И если про монокль это уже шутка и перебор (Булгаков воспользовался им пару раз, чтобы посмешить приятелей), то про костюм чистая правда. У четы Булгаковых в первые годы жизни в Москве не было денег, они ели только картошку и ездили в трамвае зайцем, но хорошо выглядеть и не терять достоинства было для писателя делом чести.

Когда доходит дело до вопроса отношений Булгакова с верой, из себя выходят даже самые сдержанные биографы. Они всё спорят, кем он был: церковным человеком или богохульником, еретиком и сатанистом? Отношения с религией у Булгакова действительно в статусе «всё сложно». Оба деда – священники, отец – профессор Киевской духовной академии. Пока глава семьи был жив, в шумной многодетной семье исполнялись все обряды. Ранняя смерть отца вызвала у Михаила внутренний протест, он перестал соблюдать посты, а вскоре совсем отошёл от религии. С первой женой Татьяной Лаппой венчался по всем обычаям, поздравлял родственников с днём церковных именин, но этим и ограничился. В прозе Булгаков ругал попов и священников («Таких дураков, как ваши попы, нету других на свете»), но при этом читал много теологической литературы. Всё пытался трезво разобраться, кто такой был Иисус Христос и правильно ли его ученики «донесли» до остальных основные христианские постулаты. Булгаков просил не хоронить его по церковным обрядам, но свои отношения с Богом у него определённо были. Что было дано ему по «его вере», будут спорить и дальше.

Человек, написавший это, подобострастничал перед Сталиным, заискивал в единственном телефонном разговоре и с большой серьёзностью сочинял пьесу о ранних годах жизни вождя. 1930 год, Булгаков в отчаянии. «Бег», «Дни Турбиных», «Зойкину квартиру» зарубили, на работу никуда не брали. Тогда-то он и написал письмо Сталину с просьбой выпустить его за границу или дать наконец работу. Сталин не стал писать в ответ, но решил позвонить: незадолго до этого покончил жизнь самоубийством Маяковский, а ну как этот тоже выпустит в себя пулю? Булгаков испугался, юлил, говорил, что за границу больше не хочет, и поверил в то, что Сталин его спасёт. Автор биографии Булгакова писатель Алексей Варламов считает этот звонок самым трагическим эпизодом в жизни писателя, когда всё, что воспринималось как подарок, обернулось катастрофой. Писатель поверил в свою избранность, особое отношение вождя к нему. «Он стал зависим от Сталина. Итогом стала ужасная история с пьесой "Батум" о молодости Сталина. Она Булгакова реально погубила. Отказ в постановке "Батума" раньше времени свёл его в могилу», – говорит Варламов.

Писатель, который вложил эти слова в уста своего персонажа Иешуа Га-Ноцри, сам не всегда говорил правду об окружающих его людях. Например, об Алексее Толстом, которого Булгаков ненавидел, но при этом не гнушался его помощью для «раскрутки» своего имени. Действительно, Булгакова открыла берлинская газета «Накануне», именно там печатались лучшие тексты, были впервые опубликованы «Записки на манжетах». Гонорары от публикаций спасали Булгакова в первые голодные годы в Москве. Однако своего благодетеля писатель называл не иначе как «сволочью», а потом ещё прилюдно высмеял его в «Театральном романе» в образе Измаила Бондаревского. В глаза говорить не смел, на общих вечеринках смотрел в упор и молчал, «ел глазами».

При этом Булгаков сжёг первую редакцию романа «Мастер и Маргарита». И она, вопреки его уверениям, сгорела: на руках у вдовы Булгакова Елены осталась только пара тетрадей со страницами, оборванными наполовину или на две трети. «Своими руками бросил в печку черновик романа о дьяволе», как написал он в письме советскому правительству. Кстати, кое-какие чудом уцелевшие отрывки можно увидеть уже завтра на выставке «Рукописи не горят» в новой мемориальной квартире Булгакова на Большой Пироговской улице, 35а.

У феминисток есть все основания ненавидеть Булгакова за то, как он обошёлся со своей первой женой, Татьяной Лаппой. Вот уж где не скажешь про «разделение участи». Писатель сам это хорошо понимал, поэтому перед смертью всё просил позвать «безропотную Таську», чтобы извиниться перед ней. А она действительно всё для него делала: пошла против воли родителей, сделала аборт, зажимая рот, ассистировала на операциях и спасала от пристрастия к морфию. Булгаков кричал на неё и целился примусом. При переезде в Москву Татьяна полностью взяла на себя хозяйственные заботы, ни с кем их не «разделяя». Пока она придумывала, чем накормить мужа в обед, он в одиночку ходил по гостям и заигрывал с дамами.