Алёна Долецкая: Как соблюсти баланс в чтении

Как-то разбирая вещи дома, ещё живя с родителями, я наткнулась в бельевом шкафу не на одежду, а на книжку «Роковые яйца» Булгакова – и была потрясена этой находкой. Это, разумеется, был самиздат, привезённый откуда-то нелегальным образом. Меня удивило то, что один Булгаков был в обычном книжном шкафу на полке, и был другой Булгаков, спрятанный среди рубашек. Это были блистательно написанные книги о том, о чём никогда не говорилось дома в открытую. Казалось, вот герой профессор Персиков, а мой папа тоже профессор, и книга первое время производила впечатление чего-то семейного. К концу «Роковых яиц» я тряслась от ужаса и холода. 

Я часто перечитываю книги. Невероятная встреча была у меня с «Сагой о Форсайтах» – я не перечитала её, а буквально всосала, заглотнула. С таким удовольствием, с каким можно, прости господи, только свежесваренную клубничную пенку съесть. Нам страшно повезло с зарубежной классикой и советскими переводчиками, благодаря которым мы можем почувствовать язык и ритм этой литературы. Голсуорси сейчас читается как современный писатель: если поменять карету на такси, письмо на имейл, а визит в дом – на звонок, мы читаем книгу про здесь и сейчас.

Я невероятно ценю людей, над шутками которых могу рассмеяться в голос. И в этот департамент, конечно, входят Даниил Хармс, Сергей Довлатов, ранний Пелевин, которого я читала ещё в гранках, до публикации. Я помню, как летела в самолёте, перебирала листы рукописи Generation «П» и хохотала на весь салон.

Мои близкие авторы – те, в чьём языке я купаюсь. Могу застрять на одном абзаце и перечитывать его четыре раза с ощущением, что я слышу музыку. Так, например, «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса гудит, журчит в голове каждый раз после прочтения, каждая страница. От таких книг совершенно меняется внутренняя речь.

Евгений Водолазкин, написавший «Лавр», с одной стороны, удивляет своим кружевным филологическим мастерством – так он затащил меня в прочтение своего романа. С другой стороны, он поражает тем, какой он не лёгкий, тягучий и далеко не простой. 

С «Опытами» Мишеля Монтеня мы вместе уже лет двадцать. В институте я училась на германском отделении, и все, кто связан с филфаком, знает, что романцы углубляются в романскую литературу, а мы читаем наших немцев, британцев и американцев — саркастично глядя друг на друга, роем каждый свой тоннель. Каждый раз заходя в эту книгу с любой страницы, я всё время удивляюсь, что этот автор не 1980 года рождения. Он мне кажется очень современным, потому что он неровный. Невооружённым глазом видно, что его буквально колбасит: то власть, то отношения с друзьями, то любовь, то профессия. Как и каждого из нас сейчас. Монтень — мой дружок для разговора по душам. Ух, родной, я так тебя понимаю! Он любит поумничать, забираясь в античных философов, и хочется его одёрнуть. Хватит уже, уполоскал меня со своим Платоном! То есть у меня такие с ним отношения, совсем близкие.

«Записки у изголовья» Сэй-Сёнагон обманчиво выглядят как сильно устаревшие, но я в них в своё время совершенно провалилась. Для меня важно сочетание точного бытописания, которого нигде не найдёшь, и нравов определённой среды. Эта книга – открытая попытка оценить, как переживать и подавать себя в придворной жизни умной, тонкой, красивой и одарённой женщине.

Книга «Мартовские иды» Торнтона Уайлдера, к которой я возвращалась раза три, блистательная. В эпистолярном жанре Уайлдер дал нам возможность увидеть совершенно живые, эмоциональные и продуманные соображения людей, за которыми стояла история. Это большое мастерство. Ещё я люблю эту книгу, потому что очень люблю читать и писать письма. Мне кажется, это гениальный жанр: очень откровенный, неспешный и имеющий фантастический потенциал достучаться до сердца человека.

Я не постоянный читатель комиксов, но Шпигельман меня потряс тем, что рассказал о фашизме, не эксплуатируя образ человека, а придумав мышей. «Маус» – мужественный выбор и сильный по придумке ход для того, чтобы рассказать о том, что у тебя болит, и так, чтобы при этом заболело у всех окружающих. К истории человека, которого тебе не показывают, ты испытываешь колоссальную эмпатию – и это очень мощная задумка.

Гоголя можно перечитывать бесконечно: он создаёт одновременно фантастику и сатиру. «Мёртвые души» это великий роман о надувательстве, МММ – обман, на который покупаются из отчаяния, алчности или глупости. Люди, которые суетятся вокруг затеи Чичикова, удивительные по богатству типажей. Мы знаем, что Гоголь по характеру человек мрачный, мучимый своими страстями, но пишет он невероятно увлекательно и вкусно, простите меня за это слово. Его детальные зарисовки о том, что будет мостик, а на мостике бабы будут продавать бублики, – и я узнаю всех нас сегодня. Как мы сидим, чешем языками, придумываем бессмысленные вещи, которые ничего не изменят. За каждым образом в преувеличенной форме есть то, чем мы все терзаемы: и помечтать впустую, и денежки попересчитывать и поперекладывать. Гоголь разъял одного большого человека на все эти гомерически смешные грешки. Я очень люблю его за это – ты не стоишь на противоположном берегу и хихикаешь над персонажами, а смотришь в зеркало и грустно улыбаешься от узнавания.