Может ли так случиться, что кто-то напишет исторический роман, который захочется рекомендовать как увлекательное чтиво, как залихватскую и рискованную игру? Уже случилось!
Именно таков роман «Калейдоскоп: расходные материалы» номинанта премии «Большая книга» Сергея Кузнецова.
Среди хороших авторов пошла мода писать толстые романы мелким шрифтом – страниц так на 800 с небольшим хвостом. Если преодолеть страх перед таким кирпичиком из бумаги, можно разглядеть достоинство: книги хватит надолго – на месяц регулярного чтения после рабочего дня точно. Ещё одна дань современности от Кузнецова – деление романа «Калейдоскоп: расходные материалы» на 32 цветных фрагмента, которые можно воспринимать как части целого или же как самостоятельные рассказы. При этом эпизоды совершенно непохожи друг на друга. Вот волшебный Париж 1937 года, где русский шофёр отказывает в грязном сексе Аните Дороти Эдельмире Симон-и-Марсель. А по соседству – рассказ о Варшаве 1992-го, где Митя, целуясь на ступеньках с немецкой девушкой, заикнётся об этой вечной, кажется, боли: русский и немка. И потеряет всякую надежду на взаимность. Связки между такими фрагментами романа, охватывающего период в 128 лет, не слишком очевидны – и эта авторская причуда оказывается вполне удачной. По форме «Калейдоскоп...» можно сравнить со знаменитым фильмом «Париж, я люблю тебя» – по аналогии этот роман мог бы называться «ХХ век, я люблю тебя».
Кузнецов мог бы облечь всё, что хотел высказать этим большим романом, в традиционное линейное повествование, где понятны причинно-следственные и родственные связи, а не заставлять читателя держать в памяти множество персонажей, гадая, когда они снова появятся на страницах книги и появятся ли вообще. Разбив роман на короткие рассказы, автор, с одной стороны, усложнил задачу для читателя. А с другой стороны, эта форма оказалась очень удобоваримой для современного человека, читающего на ходу и между делом. Оттого, когда книга на время отложена, «Калейдоскоп» начинает свободно вертеться в голове. События тасуются произвольным образом, иногда мнимо выстраиваясь в цельную картинку, но через секунду образы расплываются, как куски сломанной мебели в разлившейся Сене (блестяще описанный потоп в Париже 1910-го в эпизоде номер четыре).
Действие романа происходит в Париже, Москве, Афганистане, Берлине и много где ещё. Отдельной любовью Париж, в котором теперь живёт писатель, отдельной болью – битва на Кушке. В интервью Кузнецов уверяет, что книга о любви, что люди все разные, но становятся уникальными под лупой любящего взгляда. Кузнецову его собственный, авторский взгляд представляется любящим. Местами почти физически ощущаешь силу его чувств к героям, а порой так и хочется нарисовать на полях смайлик, помечая места авторского сарказма и его же приступы нежности к героям.
Время у Кузнецова движется нелинейно, скачет в ритме тахикардии, подражая лучшим свойствам памяти – менять местами события юности и зрелости, выпячивая одни даты, нивелируя другие, а иногда и вовсе присваивая себе чужие истории, подслушанные или подсмотренные так давно, что уже и не выяснить, откуда они пришли на самом деле. Но в литературе – в большой литературе, той, о которой пишут рецензии и научные труды, – не слишком важно, чьи перед нами события, рассказы и истории: прохаживается герой Вуди Аллена по страницам романа или всплыла фраза из чьей-то монографии, главное – как это написано, а написаны истории из «Калейдоскопа» более чем увлекательно, более чем захватывающе.
«Калейдоскоп» – это ещё и роман-головоломка, полный «литературных приветов». В текст заныривают персонажи из других книг и чувствуют тут себя прекрасно, как дома или как в лучших гостиных Лондона и Парижа. Это уловка для внимательных, любителей вчитываться, тех, для кого книга – это квест и повод к размышлению.
Со всех сторон «Калейдоскоп: расходные материалы» обладает достоинствами потенциально успешного романа. В нём есть любовь, смерть, секс, исторические концепции и события, меркнущие на фоне человеческих чувств, и несколько крупных изюмин, одна из которых – попытка осознать свою идентичность через страну происхождения, живя в эмиграции. Сегодня это снова актуально.
Цитаты:
Эти истории... Представь, что ты стоишь на платформе и мимо тебя медленно-медленно едет поезд. Окна в купе не занавешены, и, пока проезжают вагоны, едва успеваешь рассмотреть пассажиров... ты не знаешь, кто эти люди, кем они приходятся друг другу. Случайные попутчики? путешествующая семья? любовники, сбежавшие в тайную вылазку? друзья, направляющиеся в отпуск? беженцы, туристы, эмигранты? Ты не знаешь, что привело их в эти купе, не знаешь, что их ждёт, – но видишь, как сквозняк развевает светлые волосы, мягкие как шёлк, текучие как вода... мужская рука накрывает узкую девичью ладонь – жестом любви? утешения? дружбы?.. худощавый очкарик что-то взволнованно говорит высокому красивому парню – друзья? любовники? соперники?.. вздрагивают женские плечи, дрожь пробегает по спине, матово сияющей в вырезе вечернего платья – рыдание? смех? истерика?.. черты прекрасного лица на мгновение застывают гримасой – наслаждение? боль? экстаз?.. сквозь механический лязг доносятся слова, вырванные из беседы, оторванные от своего смысла: ...эпоха умирает... всё повторяется... новый ребёнок для нового мира... жаждать Абсолюта, но отвергать небеса... химера, фата-моргана, мираж... – грохот колёс заглушает окончание фразы, проплывает последний вагон, ты смотришь вслед уходящему поезду, твоя сетчатка ещё хранит загадочные картины, застывшие в оконных рамах... обрывки чужих слов затихают эхом.
Ты неподвижно стоишь на платформе, потом поворачиваешься к своей спутнице... чёрные волосы траурной волной струятся вдоль бледного лица, тонкие пальцы судорожно сжимают твою кисть, тонкие, бескровные губы едва шевелятся, слабый отзвук, бестелесный звук, еле слышные слова, затухающие в пропитанном гарью воздухе вокзала: расскажи мне что-нибудь... – и тогда ты неуверенно произносишь: «Ну, хорошо... представь себе...»
Понимаешь, Россия – это такая страна, откуда все всё время уезжают. Кто-то возвращается, кто-то приезжает снова, но всё равно – для нас это такая страна, откуда все бесконечно уезжают. Эмигранты после революции, беженцы в войну, евреи в семидесятые... у моих родителей уехали ближайшие друзья, так что всё моё детство прошло в размышлениях об их судьбе. Даже не о том, что лучше – уехать или остаться, а просто о том, какова жизнь там, по ту сторону. Я представлял себе ностальгию, воображал, что чувствует человек, который знает, что никогда-никогда не сможет вернуться туда, где прошли его детство и юность...
Но я не собирался уезжать. Я знал наизусть «не с теми я, кто бросил землю / на растерзание врагам» и «я была тогда с моим народом, /там, где мой народ, к несчастью, был», ахматовскую классику, – ну, и других авторов, похуже, что-то вроде «но всем живым нельзя уехать / с живой земли» или «уезжайте – а я останусь, я на этой земле останусь, кто-то должен, презрев усталость, наших мёртвых стеречь покой».
А потом наступил конец восьмидесятых, занавес рухнул, все снова стали уезжать. Я прочитал у Дмитрия Савицкого: «Москва превратилась в густонаселенную пустыню», – и подумал, что это про меня, так много друзей и приятелей уехало. И все девяностые мы, оставшиеся, спрашивали себя: правильно ли мы сделали?.. или нет, мы говорили, что те, другие, потеряли возможность жить в удивительное время. Я спросил приятельницу, не жалеет ли она, что уехала, а она ответила: «Можно подумать, ты остался!» – и в самом деле, той страны, где мы жили, уже нет, так что, оказалось, мы все уехали, тем более что многие, наоборот, вернулись в Москву – и из Израиля, и из Америки...
А потом наступили двухтысячные, и постепенно все стали снова уезжать... вначале ещё говорили про дауншифтинг, расслабленную жизнь в Азии, возможность быть гражданином мира, жить на три столицы, но чем дальше, тем увереннее возвращалась знакомая риторика моего детства: навсегда забыть эту страну, выбрать свободу; и, наоборот: кому мы там нужны?, надо остаться, чтобы сохранить верность своим идеям, надо попытаться хоть что-то изменить здесь... Ощущение дурного замкнутого круга было так сильно, что я, наверно, и уехал для того, чтобы мои дети или хотя бы мои внуки больше не принимали в этом участия. Даже если они будут думать «а не вернуться ли мне в Россию?», это будут их персональные размышления, а не морок, охвативший всех вокруг.
Чего я не чувствую, так это ностальгии. Если я чем-то и заплатил, то лишь стыдом, который испытываю, читая в «Фейсбуке»: «Если бы они не уезжали последние двадцать лет, сегодня на улицы вышло бы не пятьдесят тысяч, а полмиллиона, как в 1990-м». Ну да, стыдно, а как же иначе? Я ведь вырос, повторяя, как мантру, что с живой земли нельзя уехать всем живым, и убеждённый, что кто-кто, а уж я-то точно буду с моим народом там, где он окажется.
Жанр: современная проза, роман
Издательство: «АСТ: Редакция Елены Шубиной»
Первая публикация: 2016
На что похоже: «Облачный атлас» и «Литературный призрак» Дэвида Митчелла
Купить в электронном виде: ЛитРес
Купить в бумажном варианте: Озон, Буквоед, Лабиринт, Читай- Город
Комментарии