Террор

Я слышал стоны и вопли Эйлмора все время, пока его вели, то есть практически несли на руках, по коридору в крохотную каюту, расположенную по правому борту за главным трапом, между ныне пустующей каютой Уильяма Фаулера и моей собственной. Я понимал, что вопли Эйлмора, доносящиеся из-за тонкой переборки, вероятно, не дадут мне уснуть всю ночь.
— Мистер Эйлмор много читает, — сказал Уильям Фаулер со своей койки в лазарете.
Стюард старшего интенданта получил сильные ожоги и серьезно пострадал от когтей зверя в карнавальную ночь, но за все четыре дня ни разу не вскрикнул от боли, когда я накладывал швы на раны или удалял лоскуты кожи. С ожогами и рваными ранами, равно на спине и животе, Фаулер пытался спать на боку, но ни разу не пожаловался Ллойду или мне.
— Читающие люди очень впечатлительны и чувствительны, — добавил Фаулер. — Если бы бедняга не прочитал тот дурацкий рассказ в американском журнале, он не предложил бы соорудить разноцветный лабиринт для карнавала — идея, приведшая всех нас в восторг поначалу, — и ничего этого не случилось бы.
Я не знал, что сказать на это.
— Может, начитанность — своего рода проклятие, вот и все, — заключил Фаулер. — Может, человеку лучше жить своим умом.
Мне захотелось сказать «аминь», непонятно почему.

Но что, если сама смерть есть всего лишь окончательная капитуляция?

Жизнь дается лишь раз, и она несчастна, убога, отвратитеьна, жестока и коротка.

Что такое охота, если не стремление одной души найти другую душу и полностью подчинить своей власти через смерть?

В проломе длиной в фут блестят в фонарном свете осколки и острые зубцы льда, но в самом центре они видят нечто, вызывающее гораздо сильнейшую тревогу: там чернота. Пустота. Дыра во льду. Тоннель.